Властелин колецДве твердыни - Толкин Джон Рональд Руэл

– В следующий раз! – сказал Пин. Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда мешочек на шнурке. – Есть которые на себе Кольца таскают, а у меня другие сокровища. Вот, например: моя старая черешневая трубка. А вот, смотрите-ка, еще одна – необкуренная! Зачем я ее сберегал, сам не знаю. Никак уж не рассчитывал, что мне табачку подбросят, когда мой кончится. А вот поди ж ты – пригодилась. – Он протянул Гимли трубку с широким плоским чубуком. – Ну как, может, мы с тобой квиты?

– Скажешь тоже – квиты! – воскликнул Гимли. – О благороднейший из хоббитов, я твой должник навеки!

– Вы как хотите, а я пошел на воздух; там и ветер свежий, и небо над головой, – сказал Леголас.

– Мы тоже пойдем, – поддержал его Арагорн.

Они уселись на каменной россыпи у ворот. Слоистые туманы подымались и уплывали с ветром, открывая долину.

– Ну что ж, давайте и правда немного передохнем! – сказал Арагорн. – Устроимся на развалинах и поболтаем, как выражается строгий Гэндальф, – пока его нету. Устал я, однако, на удивление, давно такого не припомню. – Он запахнул плащ, так что панциря стало не видно, откинулся, вытянул свои длинные ноги и выпустил изо рта струю голубого дыма.

– Глазам не верю, – развел руками Пин. – Явился не запылился Бродяжник-Следопыт!

– А он никуда и не девался, – сказал Арагорн. – Я и Бродяжник, и Дунадан, гондорский воин и северный Следопыт.

До поры до времени курили в молчании; их озаряли косые солнечные лучи из-за перистых облаков на западе. Леголас лежал неподвижно, широко раскрыв глаза, глядя на солнце и светлое небо, что-то медленно напевая себе под нос. Вдруг он сел, окинул взглядом друзей и сказал:

– Ладно, полежали! Время тянется хоть и медленно, но верно, туманы рассеялись, небо ясное; одни вы, диковинный люд, кутаетесь в дымы. Рассказ-то обещанный где?

– Ну, мой рассказ начинается с того, что я очнулся в темноте среди орков, связанный по рукам и ногам, – сказал Пин. – Погодите-ка, сегодня какое?

– По хоббитскому счислению пятое марта [1], – отозвался Арагорн.

Пин посчитал на пальцах.

– Всего-то девять дней прошло! – сказал он. – А кажется, мы уж год как расстались. Трудно порядком припомнить дурной сон, целых три дня, переполненных жутью. Ежели что забуду, Мерри меня поправит, только я все-таки без подробностей: не хватало еще припоминать вонь, гнусь, бичи и всякое такое.

И он рассказал про последний бой Боромира и про бегство от Привражья до Леса. Слушатели кивали, когда рассказ совпадал с их догадками и домыслами.

– Кое-какие свои сокровища вы обронили в дороге, – сказал Арагорн. – Однако же радуйтесь – не потеряли! – Он отстегнул ремень под плащом и снял с него два кинжала в ножнах.

– Батюшки! – воскликнул Мерри. – Вот уж чего не чаял снова увидеть! Немного окровавить свой меч я все-таки успел, но потом Углук чуть не с руками вырвал оба, у Пина и у меня. Ну и скрежетал же он зубами! Я было подумал: сейчас зарежет, но он только отшвырнул мечи, точно горячие уголья.

– Вот и твоя застежка, Пин, – сказал Арагорн. – Я сберег ее для тебя – ей ведь цены нет.

– А то я не знаю, – сказал Пин. – Я с нею расстался скрепя сердце – но что было делать?

– Правильно ты сделал, – отвечал Арагорн. – Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе.

– Ладно, вот что они исхитрились руки освободить – вот это да! – сказал Гимли. – Повезло, конечно; но ведь известное дело – не всяк вывозит, кому везет.

– Вывезти вывезли, а куда следы подевались? – спросил Леголас. – Я уж думал, может, у вас крылья выросли?

– Нет, не выросли, – вздохнул Пин. – Тут не крылья, тут Грышнак потрудился. – Его передернуло, и он замолчал; про самое страшное досказывал Мерри – про цепкое обшариванье, про смрадное и жаркое пыхтенье, про костоломную хватку волосатых лапищ Грышнака.

– Очень мне все это не по душе насчет орков из Барад-Дура, по-ихнему Лугбурза, – задумчиво сказал Арагорн. – Черному Властелину и его прислужникам и так-то слишком много было известно, а тут еще Грышнак наверняка изловчился оповестить его из-за реки о кровавой стычке с изенгардцами. Теперь он будет буровить Изенгард своим Огненным Оком. Угодил Саруман в переделку, нечего сказать.

– Да, кто бы ни победил, а ему не поздоровится, – сказал Мерри. – Как сунулись его орки в Ристанию, так и пошло у него все наперекосяк.

– Видели мы тут одним глазком этого старого мошенника, если верить Гэндальфу, что это не он был, – сказал Гимли. – На опушке Фангорна.

– Когда видели? – спросил Пин.

– Пять ночей назад, – отвечал Арагорн.

– Погоди-ка, ага, – сказал Мерри, – пять ночей назад – это значит, как раз начинается история, вам с начала до конца неизвестная. Наутро после битвы мы встретили Древня и к ночи попали в один из его домов, Ключищи называется. Утром отправились мы на Онтомолвище, но это не место, а собрание онтов, и такого я в жизни не видал и не увижу. Продолжалось оно весь день и еще два, а мы ночевали у онта по имени Скоростень. Только на третий вечер онты договорились до дела – и вскипели ой-ой-ой как! Лес замер, точно копил грозу, а потом она разразилась. Ох, слышали бы вы их походную песню!

– Слышал бы ее Саруман, он бы драпанул за сто земель, не разбирая дороги, – сказал Пин.

Длинная была песня. В ней уж и слов не стало, одни рога распевали да гремели барабаны. Шумим-гремим, идем-грядем! Я было подумал, что они так себе расшумелись, но теперь знаю: они просто так не шумят.

– Стемнело, и мы взошли на гребень над Нан-Куруниром, – продолжил Мерри. – Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес: ну, думаю, сплю и вижу онтские сны – ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а чего-то такое заметил. И оба мы здорово испугались, но в чем было дело, покамест не разгадали.

А это, оказывается, были гворны – так их онты именуют на «сокращенном языке». Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил, что это вроде бы те же онты, только одеревенелые – во всяком случае, с виду. Стоят они там и сям, в лесу или на опушке, стоят-помалкивают и приглядывают за деревьями; а в ложбинах, что поглубже, их, наверно, скопилось многие сотни.

Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак – даже не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если рассердятся, то куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая погода, слушаешь шорох ветра – глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья тянутся к тебе корнями и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами – потому и зовутся гворны, как сказал Древень, – но вконец ошалели и одичали. Вот уж не приведи Фангорн с ними встретиться, если поблизости нет настоящего онта.

Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в горах на севере Колдовской логовины: онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их, конечно, видеть не могли; только слышали жуткое поскрипывание и покряхтывание. Темная была ночь, облачная. А с гор они двинулись, словно лавина, и ветер засвистал в ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в первом часу пополуночи на Изенгард с севера надвинулся густой лес. А кругом никого-никого – ни врагов, ни друзей. Только светилось окно высоко на башне – вот и все.

Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы с Пином никуда не делись – сидели на плечах у Древня, и я чувствовал, как он напрягся. Но онты – они, если даже сильно волнуются, все равно очень осторожные и терпеливые. Они и застыли, как статуи, тихо дышали и молча вслушивались.

Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул прокатился по стенам Изенгарда. Мы уж думали – все, нас заметили, и сейчас начнется битва. Но не тут-то было. Просто Саруман выпустил из крепости все свое воинство. Я мало чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего толком не знаю про ристанийских конников, что они за люди, но ясное было дело: Саруман задумал одним махом разделаться с конунгом и его подданными. А Изенгард от кого охранять? Я видел, как они шли: орки за орками, черные стальные полчища, и верховые – на громадных волках. Потом люди, и тоже их видимо-невидимо, при свете факелов различались их лица. Вроде бы люди как люди, высокие, темноволосые – мрачные, но не злобные. Жуть-то была не в них; страшно стало, когда пошли другие – росту людского, а хари гоблинские, изжелта-серые, косоглазые. И знаете, мне припомнился тот южанин в Пригорье; тот, правда, был все же скорей человек, чем орк.