Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка"

Ему уже было все одно – запорют его до костей, сгноят в подвалах или еще что удумают. Он хоть и был жив, но душой словно умер. Не осталось у него более души. Выгорела дотла.

– Молодец, – похвалил наставник. – Коли забыл бы что, так не Нэд, а я бы тебя высек. Иди да сопли подбери. Кто скулил, что родную душу упокоить не сможет? Ничего. Упокоил. А я, когда резу чертил, думал, у тебя полны штаны будут, едва она поднимется.

На парня было жалко смотреть. Света и жизни у него в глазах не осталось. Лицо застыло. Он не разгневался на креффа, не вскипели в нем ни мятеж, ни ненависть. Равнодушное смирение отразилось в темных глазах. И Лесана не выдержала зрелища этого угасания, опустошения.

– Да что ж ты за зверина лютая! – не выдержала девушка и, подлетев к Донатосу, стиснула руками его меховую верхницу и затрясла рослого креффа. – Он сегодня все потерял! А ты, мертвечина смердящая, еще и изгаляешься! Все тут изверги, но ты средь людей – тварь злобная!

– Да ты очумела, девка? – зарычал колдун, стряхивая с себя руки послушницы. – Крефф твой дураковатый, и ты такая же?

Выученица, возможно, стерпела бы иные какие слова, не заговори наузник о ее наставнике, будто о порожнем месте. Она не кричала, не кидалась, но ударила во всю силу.

– Сдурела? – заорал Ихтор, не успевший отойти далеко, и ринулся к девушке бешеными скачками.

Однако было уже поздно. Вспышка! Переливчатая искрящаяся волна понеслась над рыхлыми сугробами. Донатоса швырнуло о ствол старой искореженной сосны, приложив к шершавому дереву с такой силой, что с раскидистых веток вниз обрушились шапки снега.

В этот самый миг на Лесану навалились сзади. Но, даже будучи брошенной в сугроб, она продолжала устремлять Дар к ненавистному колдуну, вдавливая того в могучий ствол.

Хрясть! Звонкая затрещина сбила с головы шапку. Хрясть! Вторая пришлась по уху, и, хотя удар соскользнул, перед глазами все поплыло. Девушка опрокинулась на бок. Целитель уселся сверху, выкручивая разбушевавшейся послушнице руки.

– Опомнись, дура бешеная! Ну?

И он сунул ее лицом в снег, чтобы слегка охладить пыл.

Но выученица билась, вскидывалась и кричала, срывая голос:

– Ненавижу тебя, чудище проклятое! За что ты так с ним? С ней за что?

Донатос отлепился от дерева и, хотя по всему было видно, что приложило его изрядно, подошел к корчившейся в снегу девке, наклонился и прошипел:

– Да ты осмелела, как я погляжу?

Она снова дернулась, пытаясь вырваться, и выкрикнула ему в лицо:

– Такое дерьмо бояться – себя не уважать!

– Поглядим, какая ты смелая, – сплевывая кровь, усмехнулся Донатос и сказал, обращаясь к безучастно застывшему в стороне Тамиру. – Ну а ты чего стоишь с постной рожей? Ныне в мертвецкую пойдешь и выползешь оттуда, только когда трех мертвяков поднимешь. А потом уложишь. Чтобы наперед в тоску и печаль каждый раз не впадал.

С этими словами колдун направился в сторону Цитадели. Следом за ним, едва переставляя ноги, побрел выуч. Оцепенение все никак не оставляло парня. Он словно плыл в липком тумане, не понимая происходящего, не отзываясь ни на что. И выходку Лесаны наблюдал как-то отстраненно.

– Вот что ты за дурища? – тяжело вздохнул Ихтор, ослабляя захват и отпуская послушницу, когда Донатос отошел. – Чего взбеленилась? Он теперь и дурака этого замордует, и от тебя не отстанет. Клесх уехать не успел, а ты уже беду приманила!

– Не боюсь я его, – буркнула девушка, отряхиваясь. – Мне наставник сказал, что в Цитадели нет того, кого б я побить не смогла.

– Тьфу, припадочные! И ты, и крефф твой! – выругался целитель. – Видать, наградил тебя Клесх заразой, которой сам болеет. Запомни, дуреха, наставник твой в Цитадели не в почете. Оттого и Нэд за любую провинность его прочь отсылает. Гляди, сама такую же славу не заработай. Жить с ней непросто. И еще запомни: не тебе с Донатосом тягаться. Теперь от Дарена ни на шаг не отходи.

– Пусть сам к нему поближе держится! – зло сверкнула глазами Лесана.

– Точно, вся в Клесха пошла, – покачал головой крефф. – Эх, повторишь ты его судьбу. Он тоже как-то решил, будто с Донатосом сцепиться сможет. А сам едва жив остался. Гляди, в ту же лужу не сядь.

У ворот Цитадели занесенного снегом колдуна и его едва переставляющего ноги выученика встретил разъяренный Глава. Нэд расхаживал по двору, постукивая по сапогу кнутовищем. Он был зол. Очень. Глядя на подходящих к нему людей, смотритель крепости выдохнул сквозь стиснутые зубы:

– Упокоили? Запрет мой нарушили?

Тамир устало кивнул. На оправдания не осталось сил. Да и не хотелось ничего говорить. С недавних пор ему вообще ничего не хотелось.

– Запорю! – проревел Нэд и замахнулся.

Выученик, не поднимая глаз, твердо ответил:

– Колдун обязан упокоить нежить. Я все сделал правильно.

Глава замер, словно налетел на стену.

– Верно говорит. Так за что же его наказывать, старший? – усмехнулся Донатос. – Ты давеча сказал, что девка должна послужить для учебы. Вот и послужила. Радоваться надо, что через смерть одной дуры у нас родился стоящий колдун, который теперь кого хочешь и поднимет, и упокоит. Он принял наше ремесло.

Крефф спокойно смотрел в глаза взбешенного Нэда.

– Я повелел, чтоб целители на ней учились! Резы наложить приказал! – напомнил смотритель.

– Ты в гневе не услышал голоса рассудка, – негромко произнес подошедший Ихтор. – Девчонка – Осененная.

Донатос тем временем обернулся к безучастно стоящему рядом Тамиру.

– Иди отсюда. Нечего уши греть. Нынче будешь в мертвецкой умение свое оттачивать. Силы пригодятся.

До молодого колдуна слова наставника дошли с трудом. Он вообще как-то одеревенел, омертвел и туго соображал. То ли от усталости, то ли от вымотавшей душу тоски. И все же парень знал – завтра будет еще хуже. Завтра нынешний день светлым покажется. Ибо завтра свалится на него осознание случившегося. Что всего за один день довелось потерять любимую, похоронить ее, а потом и упокоить. Но сейчас эта мысль не вызвала в душе никаких отголосков. Пусто там было. Пусто и тихо. Зачем теперь жить? Он не понимал. Кивнув креффу, выученик побрел прочь.

Едва послушник отошел, одноглазый целитель обратился к его наставнику:

– Ты, Донатос, не лютуй, парень, почитай, от большой беды нас спас. Лупить его теперь нет никакой нужды. Умер он. Учение сейчас и без кнута бойко пойдет.

– Учу и наказываю я так, как каждый из них выдюжить может, – огрызнулся колдун. – Нечего из меня самодура лепить. Без тебя все понимаю. А ты, Нэд, зря убивался по девке, не сигани она с башни, неизвестно, сколько бы еще дурак мой, как теля глупое, трясся. Целителей у нас полно. А вот колдунов – по пальцам перечесть.

– Ну и что? Сильный он? – умерил гнев Глава.

– Да уж посильнее дуры сгинувшей.

Смотритель удовлетворенно хмыкнул, но тут обратил свой взор на Ихтора.

– А ты-то чего с ними поперся? Не спалось, что ли? – Он все еще хотел излить желчь, что разъедала хуже отравы.

– Поспишь тут, – фыркнул Ихтор. – Как бы они каменоломни нашли, а? Я чуть не целый оборот балаган перед ними ломал, чтобы доверили путь указать. Одну дуру потеряли. Не хватало только, чтобы следом еще двое сгинули. Да и кто бы их выпустил-то, тем паче с покойницей?

– Верно. Никто. Привели бы ко мне. И обоих бы ждало наказание. Много вы воли взяли.

Нэд пожевал губами. По всему выходило, что двое креффов наплевали на его запрет. Мало того, еще и послушникам позволили наплевать.

– Глава, – Ихтор покачал головой, – ты слишком гневлив и поспешен. И в своем недовольстве не зришь очевидного. Донатос знал, что из смерти девчонки можно извлечь пользу. Да и я тебе напоминал: негоже Осененного отдавать под нож, как скотину. Ясно было, как белый день, что выучи попытаются ее упокоить. К чему им было мешать? А урок оба получили знатный. И все же в твоей воле наказать нас за самоуправство, как решишь.

Смотритель слушал эту спокойную речь и молчал. Он знал свою вспыльчивость, как знал и то, что креффы давно подладились под нее. Но покамест не было случая всерьез кого-то наказывать. Однако и без внимания их непослушание оставлять было нельзя.