Елена Хаецкая - Новобранец
Арилье приблизился, сел перед ней на корточки.
— Ну да, — прошептала Ратхис и высунула язык, очевидно, от волнения. — Ну да…
— Ты… — тихо сказал Арилье, касаясь ее волос.
Она вся сжалась под этим прикосновением, а затем вдруг расцвела.
— Тебе не противно?
— Ты — фэйри. Я должен был догадаться.
— Ну вот еще! — сказала Ратхис. — Никто не должен был догадаться. И ты — меньше всех.
Денис подал голос:
— Эй, ребята, все это жутко трогательно, но что тут творится?
Арилье засмеялся, не поворачиваясь к нему. Денис обиделся:
— Тут кое-кому ни за что по башке настучали, между прочим.
— Ну и что? — пожал плечами Арилье. — Ты видишь в этом что-то необычное?
— Ну… нет, — признал Денис. — За маленьким исключением.
— Да? — Арилье наконец посмотрел на него.
— Да, — надулся Денис. — Все-таки ты — мой лучший друг. Мог бы и полегче.
— Не мог, — сказал Арилье.
— Ладно, не мог… — Денис вдруг сдался. Обстоятельства складывались таким образом, что он не в состоянии был больше бороться с ними. — А что случилось?
— Просто я боюсь тушканчиков и других мышей, — сказала Ратхис. — Они запросто отъедают мои пальцы.
Денис прищурился.
— И что, были случаи?
— Нет, но их и не нужно, этих случаев… Я просто знаю, что так бывает.
Денис потер лицо руками. Он где-то слышал, что это помогает привести мысли в относительный порядок.
— Значит, ты перепугалась, утратила контроль и в результате превратилась обратно из эффектной красотки в маленькое страшилище. Я правильно понимаю? А, Ратхис?
— Звучит немного обидно, но в общем и целом — да, ты прав, — признала Ратхис. — Я — Этгива только когда спокойна и счастлива. А при прочих обстоятельствах я — Ратхис. Ты имеешь что-нибудь против?
— Упаси боже, — сказал Денис. — Мне-то что до ваших проблем… Вот мой друг Арилье, как я понимаю, крупно влип. До конца дней своих жить с лягушонкой в коробчонке — ну, царевна-лягушка, все такое.
Внезапно он вспомнил кое-что.
— Слушай, Ратхис, а как же бедный Броэрек? Он-то в тебя как раз в такую влюблен. В маленькую. О нем ты подумала?
Ратхис пожала плечами.
— Я обо всех думала. Обо всех разом. О Геранне — что ему хорошо бы жениться на госпоже Гонэл. Она знаете какая нежная? Она бабочку в руки возьмет и ни крошечки из пыльцы не повредит…
— Мне как раз представляется наоборот: что защитница Гонэл — весьма могучая дама, воительница, — возразил Денис.
Ратхис с жаром подхватила:
— Она знаете какая сильная? Она человека от плеча до бедра разрубит на две половинки с одного удара — раз, и готово! Я сама видела.
— Хорошо, — сказал Денис, осваиваясь с услышанным. — Значит, ты думала о Гонэл.
Ратхис с жаром кивнула.
Денис заглянул ей в глаза.
— А обо мне думала?
— А как же!
— И что ты обо мне думала?
— Что ты — милый… — сказала Ратхис.
Денис засмеялся.
— Нет, на это ты меня не купишь, коварная фэйри! Я ведь помню наш с тобой первый разговор, там, в ночной темноте, когда ты зазывала меня к себе под холм!
— Что с того? Я тоже помню.
— А о Моране ты думаешь?
— Постоянно, — фэйри поежилась, как от холода.
— Ну а Броэрек? — настаивал Денис.
— Броэрек будет страдать, — сказала фэйри задумчиво. — Его сердце навеки разбито. Это придаст большого смысла его жизни.
— Конкретнее! — рассердился Денис.
Ему решительно перестало нравиться то высокомерие, с которым фэйри и другие волшебные существа относились к простым смертным людям.
— Его жизнь короткая. Семьдесят лет.
— Ничего себе, короткая! — фыркнул Денис и тут же сдался: — Ну хорошо, короткая.
— А сам он — очень простой.
— В каком смысле?
— Он — сводный брат. Этим исчерпывается.
— Хочешь сказать, он на вторых ролях?
— Хочу сказать, что он сводный брат, — повторила фэйри.
— Ладно, ладно… — не стал спорить Денис.
— Разбитое сердце сделает его более сложным, — продолжала фэйри. — Он станет сам по себе человеком. С собственной ценностью. Личность. Так у вас это называется?
— Ты на удивление много знаешь о людях, фэйри, — сказал Денис.
Ратхис не уловила иронии.
— О, я усердно наблюдала, — подтвердила она.
— И практиковалась, не так ли? — прищурился Денис. — Ну, опыты ставила, да?
— Я разбивала сердца, — закивала фэйри. — Много сердец.
— Небось, только этим и занималась, — сказал Денис.
— Нет, не только…
Она покачала головой, и красная волна волос ожила, зашевелилась вокруг ее хрупкого тела.
— Бедный Броэрек, — вздохнул Денис. — Незавидная участь: семьдесят лет непрестанной печали, а потом — вечное забвение. Зато умрет личностью. Отличное утешение для парня! И все потому, что какая-то фэйри обманула его.
— Не какая-то, — вмешался Арилье ревниво, — а самая лучшая и прекрасная.
— Самая коварная, — вставил Денис.
— Самая добрая…
— Позволь с тобой не согласиться.
— Не позволю.
— Слушайте, друзья мои, — Денис переводил взгляд с Арилье на Ратхис и обратно, — вы меня просто убиваете своим бессердечием. Скажите-ка, все эльфы такие?
— Нет, Денис, — медленно ответил Арилье, — это все влюбленные такие.
Глава одиннадцатая
Денису не хотелось видеться с Арилье. По крайней мере, некоторое время. Что-то произошло между друзьями, что следовало осмыслить и пережить. И желательно в одиночку. Денис чувствовал, что может не выдержать: возьмет да расскажет обо всем первому встречному, просто чтобы не держать в себе. Вся эта история с двумя обликами фэйри и с бедным влюбленным Броэреком почему-то не давала юноше покоя. Мысленно он ставил на место Броэрека себя самого: простой парень, сдуру влюбившийся в нечеловеческое существо, в десятки раз более могущественное, нежели он сам! Есть о чем призадуматься.
«Глупости, — пытался уговаривать себя Денис. — Броэрек — типичный неудачник, а я — нет».
Но почему, собственно, Денис — не неудачник? Что говорит в пользу такого утверждения? Он быстро перебрал в мыслях все обстоятельства своей жизни. Ну и что в них удачного? Самая обычная жизнь. Отдельная квартира. Мама считает, что это — «повезло». Могло быть хуже. Иногда она перечисляла — что именно могло быть хуже, но Денису все это представлялось несущественным. Например, у Дениса не было отца.
Папа имел лишь одно воплощение — конверт с деньгами. Мама всегда демонстративно шлепала этот конверт на стол, глаза у нее при этом были покрасневшие, лицо слегка опухшее. «Вот и все, на что он способен». И добро бы эти деньги уходили на что-то интересное! Нет, обычно мама просто на всю сумму покупала одежду для Дениса — по своему выбору. То есть — ужасную.
Мамацентричная вселенная была узкой, тесной, полной ненужного хлама.
Единственное, в чем Денису действительно крупно повезло, — это агентство «экстремального туризма». Если только можно считать везением военную службу с отчетливой перспективой грядущего сражения с троллиной армией.
«Броэрек — неудачник, а я — нет», — повторил Денис сам себе. Эта мантра почему-то возымела усыпляющее действие. Очевидно, Денис слишком устал — от обилия впечатлений и, главное, от слишком интенсивных попыток размышлять и анализировать увиденное. Он и сам не заметил, как сон сморил его.
Спал же юный воин там, где обычно люди из замка Гонэл искали уединения, то есть — в саду, неподалеку от фонтана.
Мама бы, наверное, ужаснулась, увидев, с какой непринужденностью ее сын растянулся на голой земле. Как бродяга какой-нибудь!
Интересно, сквозь сон думал Денис и улыбался, каким видится маме это «экстремальное путешествие»? Чем-то вроде плавания на комфортабельном лайнере? Завтрак в каюту, черный стюард в белом кителе?
Журчанье струй убаюкивало, возвращало в душу покой. До ночного дежурства оставалось еще время — часа два или три. И Денис безмятежно погрузился в забытье.
Сперва оно действительно было блаженным: очевидно, эмоциональные ресурсы Дениса, изначально не слишком богатые, были истощены, и он пополнял запасы; но затем Некто или Нечто (что бы там ни заведовало внутренней жизнью Дениса) «решило», что парень достаточно восстановился для новых переживаний, и послало ему тревожный сон.
Он увидел свою безымянную деву.
Сейчас Денис уже не сомневался в том, что она обладает невероятным могуществом, превышающим даже эльфийское, но могущество это подавлено некоей враждебной силой и коснеет в забвении самого себя.
Почему-то именно сейчас, когда безымянная эльфийская воительница предстала ему в состоянии крайнего унижения, это могущество сделалось очевидным — гораздо очевиднее, нежели прежде, пока она оставалась веселой и надменной, любящей говорить многозначительными загадками.
