Альберт Зеличенок - Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)
К этому времени мерзавец вернулся в зал в инвалидной коляске и успел услышать посвященные ему пассажи. Он аж побагровел и едва не вывернулся наизнанку, пытаясь ответить достойными оскорблениями, но куда ему до меня. Конец моей речи был столь величественно-ужасен, что не могу не привести его здесь дословно:
— Коллеги! Все мы не лишены недостатков. Вероятно, и я порой оказываюсь недостаточно злобен и, к примеру, сразу убиваю там, где ещё мог бы предварительно попытать. В этом виноват и покорно склоняю голову. Но кто и когда мог бы упрекнуть Длиннохвостого в милосердии или, тем более, унеси Дьявол, в любви?! Вы же хорошо знаете меня. Вспомните: разве я хоть раз передал в общественном транспорте деньги на билет? Зато в часы пик я многократно продирался из середины салона к передней двери и обратно. А разве кто-либо ещё включал в электрическую розетку неотрегулированный отбойный молоток во время популярных телепередач? Я никогда не вытирал ноги, посещая чужую квартиру, и не снимал обуви, проходя в комнаты. При этом искусно выбираю момент визита, нанося его тогда, когда хозяева завершают уборку дома или только что закончили ее. Кто, как не я, устроившись на летние каникулы общественным инспектором дорожного движения, установил рекорд Преисподней по количеству и величине выписанных штрафов за неправильную парковку автомобилей?! Именно я в день завершения миссии в качестве блестящего заключительного аккорда, попирая закон так, как никто его ещё не попирал, приговорил двоих нарушителей к смертной казни и немедленно привёл приговор в исполнение. Кстати, кто ещё, кроме отъявленного садиста, выбрал бы такой источник приработка? Большую же часть свободного времени я провожу, трудясь контролёром на автобусных остановках. Это ли не свидетельство коварства и общей подлости характера? Если же я кого не обидел, не задел и не унизил, то обязуюсь восполнить пробел в будущем. Несмотря на отдельные слабости, в целом я плох, и помыслы мои грязны. Верьте мне, черти!
Спич вызвал аплодисменты, обмороки, предложения руки и тела от нескольких хорошеньких дьяволиц, которыми я решил воспользоваться последовательно, и даже три-четыре попытки убийства со стороны наиболее восторженных фанатов. Тем не менее, после завершения оваций практически единогласно Ассамблея решила отдать меня под суд. Не могу быть на них в обиде: в Аду так мало развлечений. Кроме того, я совершенно уверен в исходе дела.
Сегодня состоялся процесс. В состав жюри входили слоноподобный Бегемот и Асмодей, две из трёх голов которого были перекошены даже больше обычного — по слухам, он опять сожрал своего дантиста и мучился от последствий. Председательствовал сам Вельзевул. Он же исполнял функции прокурора — традиционный метод экономии фонда заработной платы. Адвоката, естественно, не полагалось, и я защищал себя сам.
После того, как свидетели сообщили примерно то же, что я описал выше, правда, при этом расцветили серую ткань буден массой ярких эпизодов собственного сочинения, начались прения сторон. Прокурор произнёс хлёсткую обличительную речь, в которой мне были посвящены два крохотных абзаца в конце. Несмотря на мои неоднократные протесты, обращенные к председателю, тот так ни разу и не прервал чрезмерно увлекшегося оратора. Я же в общих чертах повторил свою речь на Ассамблее.
Затем суд удалился на совещание, которое длилось часа четыре. Всё это время из-за закрытых дверей в зал доносились звон ложек и вилок, чавканье, хлюпанье, тосты и приглушённые звуки смеха. Видимо, Бегемот рассказывал свои излюбленные скабрезные анекдоты, которых собрал в разных мирах Вселенной неисчислимое множество. Когда прения завершились, он по рассеянности не снял с шеи роскошную блондинку и так и вышел вместе с ней. Впрочем, старый греховодник не растерялся и, несмотря на неглиже, представил ее публике как секретаря суда. Наконец Вельзевул встал за столом, стукнул молотком по голове зазевавшегося зрителя и объявил решение. И вот тут я был потрясён по-настоящему. Меня признали виновным не только в добродушном убийстве столь некстати подвернувшейся компании, но и в преступной любезности в связи с тем, что я, хотя и в неправильном направлении и с превышением скорости, но всё же перевёл старушку через улицу.
В качестве приговора я был передан под наблюдение районного попечителя безнравственности. Я должен буду ежевечерне отчитываться перед ним за проведенные сутки. Если за относительно короткий период не известной мне заранее длительности не совершу достаточно неблаговидных поступков, мне придётся пойти к Дьяволу, который сам назначит мне способ искупления или характер истязания.
Вот говорят: нет правды на земле. Так я вам скажу, что нет её и ниже.
Первый день «под колпаком». Старался как никогда. Среди ночи четырежды вставал, спускался во двор и раскачивал «крайслер» соседа до тех пор, пока не включалась противоугонная сирена. Каждый раз вой и улюлюканье будили весь дом. Заодно проколол ему шины и нацарапал гвоздём на крыле хорошее слово.
С утра загнал в болото отряд юных дьяволят. Написал на телевидение сотню посланий разными почерками с просьбой показывать побольше научно-популярных передач и концертов классической музыки, причём обязательно в «золотое» вечернее время. Прошелся по городу и со всех газетных стендов повырезал окончания интересных статей и результаты футбольных матчей. Возвращаясь, встретил группу зарубежных туристов, вызвался показать дорогу до гостиницы, завёл в центр трущоб и там бросил. Всех попадавшихся мне девушек в ярких платьях толкал в грязные лужи и на путь порока. Наконец, уже дома открыл краны и затопил нижних жильцов.
Неся доклад попечителю, чувствовал себя героем очерка на аморальную тему или даже передовицы «Из зала суда всех гадов сюда». И что же вышло? Он растерзал мои подвиги в клочки и объявил, что всеми моими поступками движет подспудная тяга к благу. Он просверлил меня рентгеновским взором и откопал в качестве побудительных мотивов добросовестность, стремление к прекрасному, любовь к детям и даже патриотизм. И всё это отразил в бумагах. Ещё немного, и у меня крылья вырастут. Когда же я стал протестовать и потребовал, чтобы он смотрел на дело непредвзято, он заподозрил у меня синдром маниакальных поисков справедливости. Угрожал передать под лечебный надзор. Только этого не хватало.
С горя у меня прорезался поэтический дар. Написал первое в жизни стихотворение:
Мой друг, беги от эскулапов,
Таи от них и глаз, и зуб.
Уж если попадёшь к ним в лапы —
Вернут твой вылеченный труп.
Неужели начинается шизофрения?
