Лилия Баимбетова - Перемирие
— Это не обида, — сказала я, уже начиная уставать от этого разговора, — Я пытаюсь объяснить вам, что моя жизнь началась на юге, там моя подлинная родина. Я не Дарринг, я не имею ничего общего с этой семьей, кроме случайности моего кровного родства с ними. И потом, поймите, я не гожусь на роль властительницы, я не способна отвечать за жизни других людей.
— Вы руководите целым отрядом, — начала госпожа Лайса, но я прервала ее:
— Не руковожу. Всего лишь определяю стратегию его передвижений, а это значит, что я просто лучше других чувствую Воронов. Вы, конечно, многое знаете об Охотниках, но еще больше вы НЕ знаете. У меня сознание Охотника, я не умею, я не приучена заботиться о чьей-то жизни, и о своей тоже. Как бы я ни была похожа на Лорель Дарринг, я — НЕ ОНА. Поймите, поймите же вы, я лишь случайно похожа на нее. Я не Дарринг совсем, я уеду и не вернусь сюда больше никогда в своей жизни.
— Не зарекайтесь.
— Я не вернусь, — сказала я, сжимая правую руку в кулак и ударяя по раскрытой левой ладони, — Хватит с меня и этого визита.
Госпожа Лайса еле заметно усмехнулась на эти мои слова и отошла к столу.
— Я уверена, — сказала она вдруг, — что однажды вы передумаете и поймете, что является вашим истинным предназначением. Вы поймете. Это время однажды придет.
— Мне пора. Спасибо, что показали мне летописи.
Госпожа Лайса, перебиравшая бумаги на столе, выпрямилась и посмотрела на меня.
— Да не за что, — повторила она, — Не за что.
Она придержала люк, пока я спускалась вниз. И последнее, что я видела, была ее странная улыбка, с которой она закрывала крышку люка, отгораживаясь от меня.
Пока я шла обратно по темным коридорам, я была зла и растерянна, и кулаки мои сжимались сами собой. ЗА ЧТО мне это?
Боги, как мне было мучительно и безнадежно тогда, в моем детстве!
Какая пустота скрывалась в моем прошлом — страшная, темная, непроницаемая пустота! Вокруг меня дети тосковали и хотели домой, а мне не о чем было вспоминать и не о чем тосковать. Зачем я вернулась сюда, боги, зачем? Я не хочу, чтобы эта боль снова вернулась ко мне.
Уже смеркалось, короткий зимний день подходил к концу. На лестничной площадке горели свечи, и огоньки их отражались в зеркальной глубине. Я остановилась.
Ведь я не Лорель Дарринг! Люди бывают похожи, что ж тут такого?
А она смотрела на меня — из зеркала, и я смотрела на нее, и чувствовала себя ужасно. Все здесь видели что-то мистическое в нашем сходстве, и я тоже видела что-то мистическое в этом. Как я могу быть так похожа на нее?
Я зашла к себе в комнату и села на пол, закрыв глаза.
.
Глава 8 Нападение.
Когда я спустилась во двор, сгущались сумерки. Воздух прозрачно темнел, скрадывая цвета и очертания предметов. Темнела грубая каменная стена с еще незапертыми воротами. Серело мокрое небо над башнями и зубцами стены, серел снег во дворе, покрытый десятками тропинок и одиночными цепочками следов, грязно серели в рыхлом снегу колеи за воротами. В открытые ворота был виден мокрый черный лес у реки, ровное серое снежное поле до самого леса и петляющую среди снегов рыхлую грязную кашу дороги. Небо было серо, но ясно, на востоке на сумеречном фоне вырисовывались тонкие очертания зарождающегося месяца. Как сказал поэт:
К ночи бледное солнце
В вершинах западных тонет.
Бледный месяц на смену
Встает над восточной горой.9
У ворот высокий худой парень в зеленой ватной куртке, перегнувшись пополам, прикуривал у старика, сидевшего на скамеечке. Едва различимый сизый дымок взвился над ними в неподвижном сыром воздухе. Двое их товарищей, стоявшие по обе стороны ворот, облокотившись на пики, с интересом наблюдали за их действиями. Один из стражников был совсем мальчик, худой, маленький, с веснушчатым круглым лицом.
Слышен был далекий говор часовых на стене. Двор был пуст. Я стояла, запахнувшись в плащ, вдыхая холодный воздух. Темнело прямо на глазах, месяц стал ярче и отчетливее на синеватом фоне неба. Проступили редкие, бледные еще звезды.
Я услышала шаги Ольсы. Рыхлый снег издавал тихий оседающий звук под ее ногами, ступавшими быстро и широко, как всегда. Легкий запах сирени поплыл в сыром воздухе. Я оглянулась. Ольса подходила ко мне, призрачная в сумеречном вечернем свете, в длинном белом платье и короткой, до пояса, белой шубке. Ольса держалась руками за концы зеленого шерстяного шарфа, накинутого на голову. Льняная завивающаяся прядка свешивалась на ее лоб.
— О, как я ненавижу эти дни, — заговорила Ольса негромко, улыбаясь слабой улыбкой, — знаешь, когда я принимаю посетителей, — она сделала жест, выпустив на миг конец шарфа, и снова взялась за него, — Иногда, знаешь, иногда я даже не знаю, что со всем этим делать, со своей властью над этими людьми. Это ты, наверное, уже поняла, да?
Я молчала, глядя на нее снизу. Лицо Ольсы смягчилось, она смотрела поверх меня, и глаза ее стали мечтательно глубоки.
— Я всегда так любила эти места, — сказала она тихо, — Здесь жизнь такая неторопливая, спокойная, и в округе всегда такая тишина. Я думала, я тихо и спокойно состарюсь здесь и умру, и вся моя жизнь будет наполнена лишь созерцанием этой красоты. Посмотри вокруг! — сказала она с неожиданным воодушевлением, хотя здесь, во дворе, не на что было смотреть, вокруг были только крепостные стены, мокрый снег и хозяйственные постройки, — Посмотри! Ведь здесь так красиво! Я было в шести княжествах, но нигде я не видела такой красоты!
Мои губы дрогнули, я пригнула голову, скрывая невольную усмешку, и сказала быстро и слегка нараспев:
— Очертанья горы — так прекрасны в закатный час — когда птицы над ней — чередою летят домой — в этом всем для меня — заключен настоящий смысл — я хочу рассказать — и уже забыл я слова.10
— Не смейся надо мной.
— Я не смеюсь. Я знаю много таких стихов. Может быть, слишком много.
Что-то детское было в ее лице, когда она поджала губы и скосила глаза на кончик своего носа. Становилось темно, рубеж, отделяющий сумерки от ночной тьмы, был уже пройден. В темном воздухе полетели тихо мелкие снежинки.
И вдруг — настолько вдруг, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее, — я увидела, как что-то темное и большое полетело со стены вниз и тяжело упало в рыхлый снег, и это что-то было — тело часового. И они заполнили весь двор — кричащие мохнатые твари. Воздух наполнился визгом и низким, отрывистым лаем; воздух наполнился мохнатыми огромными телами, и блеском кривых сабель, блеском оскаленных клыков… часовые лежали в лужах крови, темнеющих на сером снегу. Из караулки выбежал высокий худой парень, светловолосый, без сапог, в расстегнутом камзоле. Пригнувшись, он прыгнул босыми ногами в рыхлый снег, полоснул мечом по морде одной твари, ткнул в живот другой, и тут же на него накинулись, затоптали, повалили в снег, и скоро он перестал двигаться и, видимо, жить.
