Александр Бруссуев - Мортен, Охвен, Аунуксесса
И побежал догонять приятелей.
Веселый Торн подошел поближе к Охвену, они отвернулись от меня в сторону и заговорили. Они общались очень энергично, не стесняясь в выражениях, но ветер уносил от моих ушей большую часть их слов.
Я понял только, что они обговаривали не возможность нашего пути в Гардарику, а выгоду, которую можно будет извлечь из нашей стоянки там: мы будем высажены, и только на обратном пути нас подберут снова. Да, их разговор протекал уже не как у купцов, а как у успешно исполнивших какой-то им одним ведомый ритуал. Много смеялись и махали руками.
Потом Торн подошел ко мне, подмигнул двумя глазами сразу и ушел, оставив меня в недоумении: что это было?
— Вот так вот приходится жить в кругу настоящих друзей: расслабишься — сожрут, — сказал Охвен. — Не переживай, едем мы, конечно, бесплатно. И туда, и обратно. Правда, вернешься ты уже без меня. Останусь, пожалуй, у родных могилок. А может и нет, — он пожал плечами. — Все зависит от того, как встретит меня Родина.
— А что произошло до этого? Вы же вроде ругались!
— Отвлекающий маневр, не более. Здесь, знаешь, сколько разного народу отирается! И даны, и фризы, и саксы какие-то, и еще, поди знай, кто! Каждый норовит друг у друга кусок из-под носа утащить. Многие знают, что Торн в Гардарику идет. Он этого и не скрывал. Тайны не получится, как ни секретничай. А тут я еще, бывший друг-приятель. Торн, вдруг, начинает кривляться, не хочет брать с собой своего кореша. Почему?
Я пожал плечами — пес его знает!
— Да потому что не идет он в эту Гардарику!
— То есть как? — удивился я. — А куда же мы едем?
— Потом остается со мной наедине, — не обращая внимания на мой вопрос, продолжил Охвен. — Окружающий народ сразу смекнет, что он мне просто объяснит об изменении планов, чтоб я не обижался. Мы и уйдем, не солоно хлебавши. Так?
— Так? — переспросил я.
— Так, да не так! — сказал Охвен. — Завтра мы, конечно, уйдем отсюда гордые и скрывающие обиду. Но домой мы не направимся. Двинемся вдоль фьорда, где нас и подберут через пару-тройку дней. Понял?
Понять-то, конечно, я понял, но не понял ничего.
— Охвен, зачем все это нужно?
— Эх ты, наивная твоя душа! — ответил он. — Даже боги не должны знать, куда мы направляемся, потому что хватает и среди них проказников, потехи ради способных погубить. Хоть тот же Локки. А уж сколько вокруг коварных и завистливых людей! Не счесть. Вот чтобы не попытались они нас перехватить, подобно трусливым тварям на пути нашем обратно, чтоб не взывали в неправедных своих молитвах нам неудачу и погибель, поэтому каждый вождь, как может, скрывает свои планы.
Мы пошли к Морскому Дому, откуда раздавался грозный шум веселья в разгаре.
— А теперь — поспать последний раз под нормальной крышей! — мечтательно сказал Охвен.
Как можно уснуть в таком гаме?
Оказалось, можно. И не только уснуть, но и прекрасно выспаться.
20
Я лежал на мху крохотной полянки между разномастными валунами — побольше и совсем большими. Кроме меня здесь лежала прямая, как стрела, сосна. Она, конечно, стояла, упираясь макушкой в небо, но для меня все предметы казались лежачими, праздными и отдыхающими. А стоять могли только волны.
Когда нас подобрал дракар Торна Веселого, мы уже порядком изнывали от ожидания: рыба предательски не клевала, в лес удалиться было нельзя. Охвен возобновил со мной уроки владения мечом, но мы каждый раз отвлекались: ловили ушами плеск волн под веслами дракара. То у одного, то у другого уши поворачивали голову к воде, пытаясь разобраться: просто волны шумят, или плюхаются весла, удерживаемые крепкими руками. Пожить здесь месяц — так наши слуховые аппараты выросли бы до размеров заячьих. Тогда нас точно бы ни в какую лодку не взяли. Кому нужны (разве что неведомому Мазаю) длинноухие путешественники?
Когда мы, наконец, забрались в дракар и сдали свое оружие на хранение ящику у мачты, то меня живо пристроили к самому кормовому веслу в помощь веселым бородатым викингам. Охвен же, как неспособный грести (одну ногу он не мог сгибать, стало быть, упора для замаха весла не было), был приставлен к кормчему, временами сменяя его на руле.
Следует признаться, что у Охвена новая работа получалась гораздо лучше, чем у меня. Несмотря на кожаные рукавицы, выданными мне на первое время, я быстро обзавелся трудовыми мозолями. Все время выкручивать кисти на весле тоже было непросто: я временами самым безобразным образом сбивался с ритма, доставляя лишние неудобства своим соседям. Те беззлобно меня критиковали: «Мать твою!» и иногда добавляли связки слов ради другие выражения, от которых пролетающие чайки теряли сознание и тонули в пене, поднятой нашим взбрыкнувшим по моей вине веслом. Но это было, как оказалось, не самым страшным в моей участи.
Когда мы вышли из фьорда, то вид первой же волны, представшей над моей головой, поверг меня в ужас. Без всякого сомнения, она должна была прихлопнуть нашу жалкую посудину, как коровий хвост назойливую муху. Вместо этого мы взлетели всем дракаром на самый гребень, а потом заскользили вниз. Охвен сунул мне за пазуху очищенные ломти вяленой рыбы, а народ уже разворачивал парус. Совсем скоро весла оказались без надобности — ветер наполнил серое полотнище с намалеванным кругом в центре своей силой, и мы понеслись между волн, то поднимаясь к самому небу, то опускаясь на самое дно.
Я упорно пихал себе в рот соленую рыбу. Наверно, это верное средство помогало. Если бы не оно, то мне бы приходилось блевать под себя гораздо чаще, чем сейчас. Ветер меж тем крепчал, очень скоро парус убрали наполовину, затем сняли совсем. Брызги волн залетали внутрь нашей лодки, так что сухими были только обереги от сглаза, данные нам нашими матерями в детстве. Да и то только потому, что они остались где-то дома.
Мы вновь взялись за весла. Шум волн и вой ветра достиг такой силы, что едва можно было услышать слова сидящего рядом. Если он, конечно, кричал тебе в ухо во всю свою глотку. Мне казалось, что соседи часто кричали в мое ухо. Но я не прислушивался: что хорошего они могли сказать мне, если я то и дело нарушал ритм движений веслом, прерываясь на мучительные потуги желудочных спазм! Всю былую еду я успешно извлек из себя уже целую вечность назад, поэтому выдавал себе на ноги только воздух, сдобренный следами желудочного сока.
В глубине души я знал, что это не может продолжаться бесконечно, но счет времени потерялся, а нас все болтало вверх-вниз и из стороны в сторону, заливало соленой водой, и конца и края этому не было. Где-то в глубине моря, сбившись в тесные стаи, спали рыбы, их пожирали проплывающие мимо ужасные морские чудовища, русалки, расположившись на подводных камнях, лениво играли в карты и показывали изящными пальчиками наверх, делая ставки, какое же из этих колыхающихся на поверхности днищ затонет первым.
