Stashe - Пустоцвет. Танцующие в огне
— Возьми меня с собой.
Он нахмурился:
— Зачем?
— Покормить птиц.
Тхат пожал плечами, и после краткого раздумья, кивнул. Он сделал приглашающий жест, и я снова прижалась к груди стража, обняв за талию. Воздух сгустился, превращаясь в морок, окружающее пространство снова стало мутным. На этот раз особых эффектов не было. Раздался едва слышный хлопок, и я почувствовала сильный рывок вверх. Потом под ногами мягко захрустело. И тут…
В ушах засвистел ветер, зашумел прибой…звуки! Тхат отстранился, немного удивленно посмотрел и показал рукой:
— Вон там, возле обрыва. Идем.
Я облизнула губы. Они мгновенно стали солеными, а кожа покрылось капельками влаги. Раньше, соль причиняла мне боль. Я испуганно поежилась, но очарование странного места оказалось сильнее. А потом, поняла, что вода и не жжется, лишь приятно холодит кожу. Из тумана накатывали белые барашки волн. Пена пузырилась на песке, наступала и отступала. Крутой берег поднимался над узкой полоской пляжа рваной линией. Хрипло и пронзительно крича, над водой летали крупные белые птицы. Я поднялась за стражем на выступ, и стала за его спиной. Тхат кидал в воздух куски хлеба, а чайки на лету ловили их. Легкий ветер с моря ровно дул в лицо. Растрепывал волосы, поднимал в воздух водяную взвесь и швырял в лицо. Море почти полностью скрывал туман, но там, где его сдувал ветер, виднелась синяя гладь.
— Девчонка! — крикнул Тхат, — что ты знаешь о круге жизни?
— Люди смертны телом, но души их путешествуют из мира в мир, получая новое воплощение. Вампиры делятся на истинных и ставших. Ставшие — были людьми, которых вампир превратил в свое подобие. У них нет памяти и мало разума, зато сильный голод, — выкрикнула в ответ, щурясь. Ветер крепчал, но я была охвачена странно-завораживающими, почти неконтролируемыми ощущениями — тем редким единением, когда словно бы растворяешься в окружающем. Лишь на краткий миг Тхат позволил понять, что значит быть стражем, но этого хватило с головой. Восхитительно до дрожи, до кома в горле — звуки сначала переполняют, а после постепенно уводят за собой по тропинке в неведомое. Качают в ладонях ветра, нежат, подчиняя особому ритму волн. Руки становятся крыльями птиц, тело — туманом. Синие глубины моря дарят легкость и подвижность, демонстрируя свою силу стихии. Каждая частица мира для тебя — ты для нее. Жаждешь стать своей, до самого конца, до донышка. И опять это почти. Нельзя забыться, мир шепчет — только гостья. Захлебнувшись в ощущениях, я замолчала, но Тхат заставил очнуться:
— Не молчи, девчонка, продолжай!
— Вампиры прокляты, заперты в одном теле и мире. Сташи не имеют души, но живут вечно.
Тхат рассмеялся:
— Подумай сама, как такое может быть? А куда же девается душа ставшего?
Я пожала плечами. Да, помню, что говорил Мэрис, но вдруг старик откроет что-то новое. Страж обернулся. Волосы его трепал ветер, глаза казались прозрачными на бледном лице. Я подумала, что еще немного, и он сольется со своим миром, — Все проще, Сташи. Ты знаешь, что означает это имя?
— Танцующая в огне.
— Верно. Умная девочка. Так послушай. И вампиры, и ставшие, и приходящие имеют души. Разница в том, как обретают свободу. У вампиров, как и ставших она заперта в теле из-за проклятия крови. Когда умирает ставший его душа снова входит в круг воплощений. А у истинного вампира перемещается в неизвестные края. Исчезает в туманных далях, чтобы никогда не воплотиться более ни в одной из известных нам комнат мироздания. Тоже происходит и с приходящими сташи. Будь они полукровки, или истинные — дорога одна и она не известна мне. Яблоко устроено мудро. Не нам, его детям, подвергать непреложные истины сомнению. Законы мироздания таковы. Люди хрупкие создания, их легко убить. Души этих созданий совершают бесконечные перерождения в разных мирах. Вампира можно убить. Не всегда просто для человека, но, в общем, средства давно известны и неоднократно опробованы. С перерожденными сложнее. Приходящий сам уходит из жизни, добровольно растворяясь в вечности. Как насильственно навсегда упокоить сташи не знает никто. Ослабить, искалечить, убить — на время. Сама знаешь…как живучи подобные нам.
— Но куда исчезла Стэлла? — прокричала я. — Ведь, раз никто из приходящих ее не чувствует, значит, она погибла или растворилась?
— Не делай поспешных выводов, — Тхат отряхнул руки от хлебных крошек и подошел ближе, — Еще ничего это не значит. Меня не могут найти и не чувствуют, но я жив.
— Однако никто не причислял тебя и к мертвым, верно? Они все знают, что ты существуешь. А что если тварь, которая не могла пройти двери, но прошла их, научилось убивать приходящих? Что тогда, Тхат?
Страж посмотрел на меня. Очень внимательно.
— Хорошо. Посмотрим, что нам предложат книги.
50 глава
Снаружи шел дождь — мелко моросящий, долгий… Я сидела в кресле, закрыв глаза, и слушала очаровывающий голос Тхата.
— О, одиночество так пыльно.
А счастья так кратка глава.
Но не рассчитаны усилья
И не дописаны слова…
Он замолчал, а я подумала о том, как призрачно прекрасен мир приходящего. Ни один человек никогда не смог бы поверить в его реальность. Мир, который будет защищать своего стража до последнего мгновения, пока сам не распадется под натиском чужеродных сил. Они давно превратились в единое целое, отражаясь друг в друге как в зеркале.
Тишину нарушали однообразные, приглушенные удары дождевых капель о карниз. Мне казалось, что так я скоро растворюсь, поглощенная волей Тхата и смытая дождем. Стану полупрозрачной копией, частью мифа, одним из окружающих стража призраков. Потускнею, как старая истертая монета. Вечный покой вселял умиротворение и одновременно уничтожал все пришлое. Иное должно было либо приобрести черты окружающего, либо отторгнутся и разрушиться. Ко мне осторожно подкрадывалась пустота, чтобы проникнуть в душу и разъесть изнутри. Я собрала воедино свои немногочисленные чувства, вцепилась в них, как в лучшего друга, и воткнула раскаленной иглой в сердце, наслаждаясь болью. Только она оживляла и возвращала силы. Искренняя боль, подлинное страдание — что лучше придумано под серебряной луной? Призраки, не отпустившие меня…вопросы не нашедшие ответа.
В каком из миров теперь душа матери?
— Сташи, — я открыла глаза и повернулась к Тхату. Когда смотрела на него, порой чудилась усталость ответного взгляда. Особенно, в те редкие моменты, когда он пропускал сквозь маску превосходства чувства. Пыль тысячелетий, погребавшая под собой приходящего — старость, но не дряхлость. Нет, не телесная, духовная. Она, эта усталость и выдавала возраст, — мне кажется, или ты о чем-то глубоко задумалась?
