Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда...
И я стал рассказывать всё с самого начала, от ссоры с отцом. Время от времени энт прерывал меня и говорил что-нибудь вроде: «Ты подробнее, подробнее. Вот кто такая Настурция Шерстолап? Ты о ней подробнее!» Ему очень хотелось знать все подробности. Даже чем отличается брендибэковский бралд от лёгкого брыльского и светлого «Тукборо» он у меня выспросил. Должно быть, в Древнем лесу, и впрямь, изрядно скучно, коль энты так охочи до подробностей в рассказах случайных прохожих. В сущности, эти деревянные великаны чрезвычайно простодушны, и кто-нибудь другой без труда задурил бы Скородуму голову. Но мне не было в том необходимости.
Я как раз подобрался к обстоятельствам своего пленения, когда энт меня остановил.
– Хватит на сегодня, – он зевнул, – уже темнеет. Надо поесть и ложиться спать. Остальное расскажешь завтра.
Он подошёл к столу и приподнял один из кувшинов, тот, что с киселём: «Это ты пил?» Я кивнул: «Я был очень голоден, Ваша милость, и мне не у кого было спросить разрешения».
– Тебе было бы лучше не пить из этого кувшина, – проворчал энт. – Это питьё делает кости крепкими, но ты можешь одеревенеть. Надо было пить из второго, тогда ты бы подрос.
– Из второго я тоже пил. Ваша милость, – сказал я несколько испуганно, одеревенеть мне как-то не хотелось.
– Да? – энт заглянул во второй кувшин. – Пожалуй, ты, действительно, хоббит, твои родственники тоже были не дураки выпить вкусненького. Не беспокойся, если ты пил из обоих, то не одеревенеешь. Но в следующий раз пей поменьше. Это питьё нынче нелегко делать. Магия Перворождённых покидает лес, это чувствуют все наши, даже пищу делать становится всё труднее. Что-то происходит в мире, чего нам не понять и не исправить.
Он напился из обоих кувшинов, и, кряхтя, – сгибаться ему было трудновато, – улёгся на лежанку. Я устроился рядом, на ворохе высушенной травы. Так мы проспали с ним ночь. Бок о бок. Если бы я хотел, то мог бы легко перерезать ему глотку спящему, потому что о валявшемся рядом с лежанкой моём оружии, он даже не подумал, мне надо было только осторожно отмотать цепь с его ладони. Тогда я легко мог бы добраться до своего кугхри. Странно, что такие мысли приводили мне в голову.
Я покинул Скородума через два дня, успев перед тем дважды повторить ему свой рассказ. Энт слушал меня, открыв рот, то и дело требуя «подробностей».
Похоже, он заучивал мои слова наизусть, потому что сам иногда повторял вслух некоторые из них. Особенно его привлекло происшествие в Древлепуще, и он долго расспрашивал, что это за лес, и где он находится, и не видал ли я там энтийских женщин. Я честно рассказал ему всё, что знал, но это, по-моему, оставило его несколько разочарованным.
К исходу первого дня он освободил меня от цепи. Правда, не совсем. Ошейник энт трогать не стал, пояснив, что боится сломать мне шею вместе с цепью. «Мы очень сильные, – сказал он. – Я могу даже не заметить, как ты умрёшь, пусть уж тебе снимают это дома, а я только помогу убрать лишнее, чтобы не мешало». Он взял цепь в руки, и я оглянуться не успел, как под его длинными пальцами цепь жалобно звякнула, и на мне осталась только петля с маленьким, всего в несколько звеньев, хвостиком. Так что повторять свой рассказ второй раз мне пришлось уже не как пленнику, а как гостю.
Энт с удовольствием послушал бы меня и в третий раз, он не замечал течения времени. Да и то сказать, энты живут так долго, что для них несколько дней, как для нас одна минута. Но я взмолился, и он согласился мне помочь выбраться из леса, который так и не сумел мне понравиться. На юг, к степям Рохана и людным местам, Скородум идти отказался. Он потёр плечо и заявил, что встречаться с огненными стрелами и острыми топорами ему не хочется. На севере и на востоке мне нечего было делать. И мы согласились, что он отнесёт меня на запад, к Горам.
Я думал, что, идя вдоль Хмурых гор, заблудиться трудно, и можно будет добраться до торгового тракта, лежащего южнее оконечности гор, а уж там вместе с торговцами дойти до родного Хоббитона. О том, сколько дней займёт этот путь, и что я буду есть в эти дни, я старался не думать, чтобы не пугать себя раньше времени. Если уж я добрался до Древнего леса и остался живым, то сумею дойти живым и до родного дома. Тем более, что энт снабдил меня в дорогу полной баклагой пузырчатого питья, хотя видно было, как ему жаль расставаться с драгоценной влагой. Но он был добр. Не знаю, можно ли сказать это обо всех дереволюдях. Скородуму я благодарен не только за пищу и помощь, но и за то, в особенности, что по сравнению с остальными энтами, он очень любопытен и быстро соображает. Он сам так сказал. Иначе я был бы уже мёртв.
В полдень третьего, после встречи с энтом, дня я шёл на юг по неведомо кем протоптанной тропке. Отмытый от многодневной грязи, в постиранной одежде, слегка пополневший, при оружии и в хорошем настроении. Я шёл домой. А дом остаётся домом, даже если в нём Вас ожидает помолвка с Настурцией Шерстолап, По правде сказать, я надеялся, что она не дождалась моего возвращения и обручилась с кем-нибудь другим. Я бы с радостью ей это простил. Справа от меня поросший травой склон, с редкими деревьями и частыми валунами, уходил вверх, к острым оледенелым вершинам. Слева и ниже, у подошвы гор, расстилалось черно-зелёное море Древнего леса. Скородум не поленился отнести меня подальше от опушки и повыше в горы, чтобы я не наткнулся на случайного хъёрна.
За целый день пути мне не встретилось ничего неожиданного или даже просто примечательного. Я даже стал уставать от окружающего меня однообразия и уже подумывал, не остановиться ли мне на привал, когда увидел птиц. Воронов. Стая их кружилась впереди, несколько выше моего пути, над сгрудившимися в кучу валунами. Птицы то ныряли вниз, к камням, то взлетали с них и кружили над чем-то невидимым среди валунов, распластав мощные чёрные крылья и пронзительно каркая. Сколько раз потом я клял своё любопытство и не мог честно ответить себе, пошёл бы я туда, если бы знал, что мне показывают чёрные падальщики?
Когда я подошёл к валунам поближе, оказалось, что между ними есть маленькая, только-только втиснуться, расщелина. В расщелине кто-то был. Живой. Время от времени над краем ближнего ко мне валуна показывалась суковатая палка и глухо стукала о камень, и тогда вороны, успевшие обсесть расщелину со всех сторон, лениво взлетали и снова принимались неторопливо кружиться в воздухе.
Обойдя крайний валун, я осторожно заглянул за камень и увидел того, кто стучал палкой. Он лежал, привалившись спиной к серому, в потёках птичьего помёта, боку валуна, весь закутанный в буургха так, что торчала одна голова. Покрытое крупными каплями пота лицо, цвета хорошо отбеленного полотна, повернулось ко мне и несколько мгновений смотрело карими невидящими глазами. Потом взгляд приобрёл осмысленность, бледно-серые губы раздвинулись в усталой полуухмылке, обнажив жёлтые зубы, и знакомый голос прохрипел еле слышно: «Привет… Не чаял тебя видеть…»
