Станислав Романов - Больше, чем игра
Он резко повернулся и ушел.
Точно так же накануне ушел Егор…
Лена, как больная, проплелась в комнату, присела на краешек кровати, уронила лицо в ладони и разрыдалась. Ничего вы не понимаете, ничего… Она плакала второй день подряд — из-за Егора и из-зя себя. Из-за того, что она сделала — с Егором и с собой. Из-за того, что ее заставили сделать.
…Плохо, мне так плохо, и я одна здесь, совсем одна. И никому ничего нельзя рассказать, и никому ничего нельзя объяснить… Егор, он хороший, но я не могу… Будь проклята семья: девочки, девушки, женщины… Мы гордимся тобой, мы надеемся на тебя. Чем, ну чем тут гордиться?! Будь проклят Протей — такой заботливый, такой мудрый, такой расчетливый. Ты должна сделать это для своей семьи. Почему я должна была сделать это? Почему я должна? Почему я? Почему?..
6
В конце концов пришло время подумать о возвращении домой.
Егор-гость, разжившись у Егора-хозяина бумагой, тушью и пером, сел рисовать другой эмберский козырь — для возвращения в свой мир. Хозяин любезно оставил гостя одного, временно перебравшись на кухню. Гость сел за хозяйский стол, попытался сосредоточиться, настроиться на нужную волну — и вот тут-то понял, что не может этот козырь нарисовать. У него не было нужного чувства, того самого чувства, что переполняло его тогда, в первый раз, и заставляло рисовать, и подталкивало, и вело… То есть рисунки-то из-под пера Егора-гостя выходили, много разных рисунков, который впоследствии с интересом разглядывал вернувшийся с кухни Егор-хозяин.
Вот интерьер собственной квартиры Егора-гостя. Есть определенное сходство, — заметил Егор-хозяин. — Но так же определенно, что есть и различия. Вот портрет капитана Воронина. Как-то странно он выглядит без усов, непривычно как-то. Портрет Ерофеева, учителя фехтования. А, Виктор Борисович, он точь-в-точь такой же. Гость сделал даже портрет Дворжецкого, вызвавший недоумение хозяина: Это еще кто такой? Егор-гость объяснил, кто такой Дворжецкий. Не-а, покачал головой Егор-хозяин, — такие нам неизвестны.
Над первыми двумя рисунками Егор-гость еще трудился очень прилежно, над портретом Бенедикта старался уже меньше, а портрет Дворкина бросил, едва наметив основнын черты. Он провел за столом почти пять часов, не разгибаясь.
— У тебя глаза красные, — сочувственно сказал Егор-хозяин.
— Я устал. — Егор-гость со стоном поднялся из-за стола. — Глаза у меня красные, пальцы — черные, спина — болит. Думаю, мне нужно сходить на улицу, погулять, проветриться.
— Составить тебе компанию? — предложил Егор-хозяин.
— Нет, — отказался Егор-гость. — Я просто хочу немножко побродить по окрестностям.
— Не заблудишься? Все-таки это другой город…
— Не заблужусь. К тому же я могу в любой момент воспользоваться картой.
— Ну, как знаешь, — отступился Егор-хозяин. — Была бы честь предложена…
Егор-гость немного хитрил, когда говорил своему местному двойнику, что желает просто побродить пешком. На уме у него было нечто иное. Поскольку с созданием нового эмберского козыря дело по непонятным причинам не заладилось, Егор-гость надумал испробовать еще один способ путешествия по мирам-отражениям, описанный у Роджера Желязны. Способ был тот самый, которым в начале Девяти принцев Янтарного королевства воспользовался Рэндом, чтобы доставить себя и Корвина на родину. Исходя из рекомендаций Желязны, следовало сосредоточиться на чем-то очень хорошо знакомом в том мире, куда нужно попасть, и при этом двигаться. Корвин и Рэндом ехали на автомобиле. Егор шел пешком; как он помнил, при этом способе путешествия по отражениям для начинающих предпочтительнее не спешить.
Егор вышел к самому началу улицы Свердлова, которая в его мире вела прямиком к дому. Именно на доме, в котором жил, Егор и решил сосредоточиться: Красная кирпичная пятиэтажка в три подъезда, на первом этаже — книжный магазин, а на пятом, ровно посередине фасада, окна моей квартиры. Вперед!
Начало улицы Свердлова Егору помнилось плохо, он бывал здесь (там?) нечасто, и теперь даже под страхом смерти или вечного невозвращения не смог бы сказать — насколько велики отличия между двумя мирами в этом квартале и есть ли эти отличия вообще. Ну да ладно. Ведь если рассудить, то чем меньше отличий между двумя параллельными мирами, тем ближе эти миры друг к другу, и тем легче должен быть переход из одного мира в другой. Теоретически — легче. А на практике?
Егор шествовал по тротуару, старательно удерживая в памяти милый сердцу образ своего дома. Встречных прохожих Егор просто не замечал, а они с готовностью уступали ему дорогу — должно быть, он пугал их своим до крайности целеустремленным видом, напоминая киношного зомби или редкую разновидность дневного лунатика.
На пересечении улиц Свердлова и Республиканской Егор немало возрадовался, увидев по левую от себя руку забор из нестроганных досок и стройку за забором. Стройка была в точности как та, на которой прошлой ночью Егор в образе Мерлина сражался с Ёсицунэ. И хотя воспоминания, связанные со стройкой, были тяжелы и неприятны, в данный момент это место казалось почти родным. Егор начал верить, что ему удалось вернуться в свой мир.
Он поспешил дальше.
Кинотеатр «Арс». Знакомо. Одно время здесь работал видеосалон, в котором Егор впервые посмотрел Горца.
Библиотека имени Некрасова. Очень знакомо. В школьные годы чудесные Егор часто посещал библиотеку; как-то раз он стащил оттуда зачитанный экземпляр «Трудно быть богом» Стругацких, чего до сих пор стыдился.
Вещевой рынок, трамвайная остановка, стадион — знакомо, знакомо, знакомо…
— Неужели у меня получилось? Неужели я сумел вернуться? — Егор и верил, и не верил. — Я — дома?
Он перешел улицу и поравнялся с металлическим забором, ограждавшим стадион с прилегающими к нему территориями. На углу стояло приземистое одноэтажное здание, почти без окон, плохо оштукатуренное и выкрашенное в ужасный грязно-желтый цвет. Здание это, по все видимости, служило одним из подсобных помещений спорткомплекса, но, если судить по внешнему виду, годилось лишь для хранения сломанного и негодного к употреблению спортинвентаря. На стенах здания почти не было надписей — наверное, мерзкий желтый цвеи отвращал уличных художников. Стену, выходящую на улицу Победы, какой-то переполненный эмоциями фанат оживил размашистым Торпедо — чемпион! Знакомо. Возле надписи на стене, выходящей на улицу Свердлова Егор встал, как вкопанный.
Черным по желтому, густым аэрозольным розбрызгом было выведено: Nirvana. Знакомо.
Но рядом, немного ниже, некий остряк приписал ярко-зеленым маркером: ни сшита. Не знакомо.
