Роберт Сойер - Обрести бессмертие
— В самом деле?
— Да. Я тоже думал, что это был Кальп, пока не прочитал статью о Маркхэме во вчерашнем номере «Стар»; он сейчас в городе, играет в театре «Роял Алекс» в пьесе «Двенадцать рассерженных мужчин». Но ты ведь можешь отличить друг от друга этих актеров, Маркхэма и Кальпа?
— Конечно, — ответил двойник. — Кальп играл в «Я шпион» и в «Величайший герой Америки». И кажется, в «Боб и Кэрол и Тэд и Элис». Великий актер.
— А Маркхэм?
— Добротный исполнитель характерных ролей; мне он всегда нравился. Правда, с сериалами ему не везло, хотя разве это не он около года играл в «Далласе»? А примерно в 2000 году он снялся в этом ужасном шоу с Джеймсом Кэри.
— Верно, — подтвердил Питер. — Вот видишь? У нас обоих сохранились воспоминания — ясные, четкие воспоминания — как Роберт Кальп играет роль, которую на самом деле исполнял Монте Маркхэм. Сейчас, конечно, ты переписываешь заново эти воспоминания, и теперь, я уверен, можешь мысленно увидеть Маркхэма в роли Мейсона. Вот так и работает наша память: мы запоминаем лишь столько информации, сколько необходимо, чтобы впоследствии реконструировать события. Опуская подробности, мы запоминаем только важнейшие куски информации и отмечаем изменения. Затем, когда нам требуется вспомнить какой-нибудь эпизод, мы мысленно восстанавливаем его — и часто делаем это очень неточно.
— К чему это ты клонишь? — поинтересовался двойник.
— Да вот к чему, мой дорогой братец: насколько точны наши с тобой воспоминания? Мы перебираем в памяти все события, которые привели к измене Кэти, и обнаруживаем, что нам не в чем себя упрекнуть. Все сходится, все логично. Но действительно ли все так и было? Каким-то способом, который мы предпочитаем не вспоминать, в какой-то момент, который мы выбросили из нашей памяти, какими-то поступками, надежно похороненными в нейронном цензурном кабинете, не сами ли мы толкнули ее в объятия другого мужчины?
— Я полагаю, — заметил двойник, — что если ты настолько вдумчив и самокритичен, чтобы задать подобный вопрос, то знаешь, что ответ на него скорее всего будет отрицательный. Ты очень заботливый и чуткий человек, Питер, — если только я вправе говорить это про себя самого.
Долгое время они молчали.
— Не очень-то я тебе помог, верно? — спросил двойник.
Питер подумал.
— Нет, что ты, совсем наоборот. Я теперь чувствую себя намного лучше. Мне помогло то, что я смог выговориться.
— Несмотря на то, что ты, в сущности, разговаривал сам с собой? — удивился двойник.
— Даже несмотря на это, — убежденно ответил Питер.
ГЛАВА 23
Утро было на редкость солнечным для середины ноября. Из-за неплотно задвинутых штор в гостиную пробивались потоки света. Ханс Ларсен сидел за столом в уголке, где он обычно завтракал, и жевал ломтик поджаренного белого хлеба с апельсиновым джемом. У входной двери его жена Донна-Ли надевала черные сапоги на десятисантиметровых каблуках. Ханс смотрел, как она нагибается, ее полные груди — как раз по размеру его ладоней — натянули красную шелковую блузку, ягодицы были плотно обтянуты черной кожаной юбкой из слишком толстой кожи, чтобы можно было разглядеть очертания трусиков.
Она безусловно красивая женщина, подумал Ханс, и умеет броско одеться, так что на нее все оглядываются. Потому-то он и женился на ней. Такая жена и должна быть у настоящего мужика. Ханс откусил еще кусочек тоста и запил его глотком кофе. Он постарается ублажить ее, когда сегодня вечером вернется домой. Ей это поправится. Конечно, вернется он поздно; после работы встречается с Мелани. Нет, погоди-ка — с Мелани он встречается завтра вечером, сегодня ведь еще среда. Значит, с Нэнси. Даже лучше; у Нэнси такие титьки, что за них умереть можно.
Донна-Ли со всех сторон осмотрела себя в зеркало, висевшее на двери чулана в прихожей. Она нагнулась поближе к нему, чтобы лучше рассмотреть макияж, затем крикнула Хансу:
— Пока.
Ханс помахал ей ломтиком тоста:
— Не забудь, я сегодня приду поздно. После работы у меня совещание.
Она кивнула, широко улыбнулась и вышла из дома.
Повезло мне с женой, подумал Ханс. На нее приятно смотреть, и она не слишком требовательна в отношении его времени. Конечно, настоящему мужику вряд ли хватит одной женщины…
На Хансе была темно-синяя нейлоновая спортивная куртка и голубая полиэфирная рубашка. Серебристо-серый галстук, тоже синтетический, еще незавязанный болтался у него на шее. Он надел также белые кальсоны и черные носки, но пока был без брюк. До ухода на работу у него оставалось еще минут двадцать. Из своего уголка для завтрака он мог смотреть телевизор, стоявший в гостиной, хотя изображение немного смазывалось падающим на экран солнечным светом. Шла передача канадского телевидения с Джоэл Готлиб, берущей интервью у какого-то неизвестного Хансу лысеющего актера.
Ханс доедал свой последний тост, когда в дверь позвонили. Телевизор автоматически уменьшил картинку текущей передачи до маленького квадратика в левом верхнем углу экрана, а остальную его часть заполнило изображение, передаваемое наружной телекамерой охранной системы. Мужчина в коричневой униформе Объединенной посылочной службы стоял на крыльце. В руках он держал большую, завернутую в бумагу коробку.
Ханс чертыхнулся. Он не ожидал никаких посылок. Нажав кнопку кухонного телефона, он сказал:
— Минутку подождите. — И пошел одевать брюки. Поспешно натянув их, он прошел через гостиную в прихожую с голым паркетным полом, отпер дверь и распахнул ее. Дом выходил фасадом на восток, и фигура у входа как бы подсвечивалась сзади. Посыльному было на вид лет сорок, он был очень высок — добрых два метра — и худ. Судя по внешности, лет десять назад он мог быть баскетболистом. Его лицо с резкими чертами покрывал сильный загар, словно он недавно вернулся с юга. У Ханса мелькнула мысль, что, наверно, эти парни-посыльные из ОПС неплохо зарабатывают.
— Вы Ханс Ларсен? — спросил посыльный. Он говорил с каким-то акцентом: то ли британским, то ли австралийским — Ханс никогда не мог их толком различить.
Ханс кивнул:
— К вашим услугам.
Посыльный протянул ему коробку. Она имела форму куба с ребром длиной около полуметра и оказалась неожиданно тяжелой — словно кто-то прислал ему минералогическую коллекцию. Как только его руки освободились, верзила потянулся к своему поясу, где на металлической цепочке висела маленькая электронная записная книжка. Ханс повернулся, чтобы поставить коробку.
