Инна Лёвина - Изгнанница
-Да, непонятно, конечно, но пока опасности нет. Надо приглядеться как следует. И ты от нас на прогулках не отходи, мало ли что.
Хотя Стелла и говорила, что нет опасности, но было не по себе. Однажды этот незнакомец мне даже приснился - только он не исчезал, как на самом деле, а, наоборот, появлялся неожиданно - то на повороте в коридоре училища, то из-за каштана на прогулке. И никого при этом рядом со мной не было. Я испугалась... но видимо, от этого душа как будто начала оживать. Раз можно бояться, значит, можно и горевать, и радоваться, и удивляться.
Наступил месяц Первых Заморозков. Утро первого дня было холодным и ненастным. Хмурые тучи ползли по низко нависшему осеннему небу, солнце еле-еле виднелось за тучами, проглядывало тускло-желтым пятном. Именно в этот день к нам приехал Аркайнский балет и его тогдашний - директор Нерсален.
Нерсален был, наверно, действительно замечательным постановщиком, потому что все - учителя, воспитатели - говорили о нем с почтением и любопытством, торжественно понижая голос, и еще - он не пришел в училище, чтобы посмотреть, как мы занимаемся. Нас пригласили к нему в Театр - и мы выполнили для Нерсалена на сцене те упражнения, которые он нам велел - конечно, смотря по тому, кто в каком классе, старшим он давал задания посложнее, нам - совсем легкие. Сначала танцевал целиком один класс, а потом он отбирал тех, кто ему понравился, и тогда они выполняли упражнения еще раз, но по одиночке. Первыми начал шестой класс, а второй и третий (первых он не пригласил вообще) должны были выступать в конце. Наверно, потому, что ничего особенного Нерсален от младших и не ждал. Но самое удивительное, что он из нашего класса отобрал троих - Тийну, Лил и меня! Но, как нам объяснили, пока это было предварительно, он только присматривался к тем, кого должен потом отобрать для балета.
А вечером нас повели в ученическую ложу, и мы увидели выступление Аркайнского балета. Они должны были дать у нас несколько спектаклей, а потом уехать, а Нерсален, у которого контракт с Аркайнцами закончился, останется в Тиеренне. Сначала я немного огорчилась, когда узнала, что смотреть мы будем "Огненную птицу", потому что этот балет я уже видела в нашем театре, его сюжет и музыку помнила хорошо.
Вступление я слушала невнимательно, разглядывая непривычные декорации. И вот началось действие, и на сцену вышли артисты, изображающие птицеловов. И после этого я начала смотреть внимательно, потому что балет был поставлен совершенно иначе, не как в нашем Театре. Птицы-танцовщицы кружились легко и быстро, словно и правда могли взлететь. Танцовщики-ястребы нападали на них, и их движения были хищными и дикими. Птицеловы вступали в бой с огромными ястребами, чтобы добыть птицу с золотыми крыльями. И самый смелый из птицеловов, пройдя над опасной пропастью, поймал блистающую птицу и погиб, потому что золото оказалось огнем... Когда спектакль окончился, тут начались аплодисменты - я таких никогда не слышала, шум был, как от огромного водопада. Про наш балет можно было сказать, что он "изящен", а про балет Нерсалена еще то, что он необычен и интересно задуман.
И тут я первый раз, всерьез, по-настоящему, захотела, чтобы Нерсален взял меня в свою постановку. Потому что тот балет, для которого нас здесь готовили, был скучен и слишком прост, по сравнению с тем, что сейчас нам показали. Наш, тиереннский, отличался от аркайнского, как занятия учеников первого класса от выступления учеников шестого. И чем дольше я думала об "Огненной птице", тем лучше понимала, что очень хочу танцевать в его спектакле. Когда мы шли в училище из Театра, я пыталась разобраться в том, что чувствую. И сказала себе честно, что все равно, пожалуй, не очень люблю танцевать - по крайней мере, для других, совершая положенные движения, потому что это - совсем не то, что придумывать танец для себя, под любимую музыку. И все же я понимала, что балет - это то, чем я буду дальше заниматься, когда буду жить самостоятельно, так уж сложилась жизнь. И поэтому надо стремиться к большему.
Когда после ужина, когда начали потихоньку укладываться спать, я заметила, что многие смотрят на Лил с завистью и неприязнью. Наверно, потому, что считали - ее-то уж наверняка возьмут в новый балет Нерсалена. Я почувствовала, что и в мою душу заползает завистливое чувство. Но тут представила, что сказала бы мама: "Как не стыдно, Растанна. Неужели ты не можешь порадоваться за подругу?" Вдруг пришло чувство, что вся моя дальнейшая жизнь зависит от того, возьмет меня в свой балет Нерсален или нет. Но я заставила себя не думать с неприязнью о Лил - мне ведь она не сделала ничего плохого, и, что бы ни решил Нерсален, она-то не виновата.
Госпожа Ширх погасила свет и вышла. Девочки пошушукались еще немного, обсуждая спектакль, потом начали замолкать одна за другой. Я долго не засыпала, все вспоминала спектакль, каждое движение, каждую танцевальную фигуру. Дремота начала подкрадываться потихоньку, и, как всегда, на границе между сном и явью, тихо зазвучала призрачная, несуществующая мелодия, перед закрытыми глазами вспыхивали и погасали яркие виденья. Я увидела девушку, танцевавшую Огненную птицу, красно-золотой вихрь вокруг нее, когда она кружилась и кружилась, и рукава-крылья казались на самом деле огненными языками. И слышались звуки шагов... а потом я уже ничего не помнила...
Глава 13
Когда утром прозвенел колокол, я увидела, что у Лил красные, заплаканные глаза, и выглядит она плохо, будто и не спала. Я подошла к ней и спросила, что случилось. Стелла, как оказалось, уже знала. Ночью кто-то подкрался к постели Лил и опрокинул ей на голову кружку ледяной воды. Лил ужасно испугалась, потом побежала к госпоже Ширх, и та дала ей сухое постельное белье и ночную рубашку. Лил долго не могла заснуть - ей было обидно, она еще переживала страх от неожиданного пробуждения. И теперь ей ужасно хотелось спать, к тому у нее начался небольшой насморк и кашель. Госпожа Ширх велела Лилиане идти в лазарет, чтобы там ей дали микстуру от простуды. На этом дело и кончилось. А мне было обидно за Лил, и казалось очень несправедливым, что человек, который сделал ей такую гадость, останется безнаказанным. Я пыталась вспомнить, с какой стороны доносились шаги, которые я слышала, засыпая. Наверняка это и была та, которая несла холодную воду.
Когда Лил вернулась, уже к завтраку, я спросила у нее - не видела ли она, когда проснулась, как кто-то ложится в постель и заворачивается в одеяло. Но Лил сказала, что ей было так холодно и противно, что по сторонам она не смотрела, да и вообще сначала не могла понять, в чем дело.
