Александр Прозоров - Дикое поле
К полудню холм окончательно опустел, а обоз ускрипел по длинной дороге, ведущей на Москву.
— Неужели ушли? — не поверила столь легкой победе Юля.
— Да никуда они не делись, — хмуро мотнул головой Варлам. — Их дом там, на юге. А пошли они на север, дальше на Русь. Грабить. Может, Оскол взять попытаются. Отряды мелкие наверняка по дорога шастают, путника случайного ищут, али того, что затаившаяся девка какая высунется. Только отойди от усадьбы — наверняка сцапают.
— Так что же нам теперь делать? Взаперти жить?
— Уйдут же они отсюда, — пожал плечами боярин. — Через пару недель обязательно уйдут. A мы пока мелкие отряды, что возвращаться станут, бить начнем, али обозы или вестников, что из Крыма к армии поскачут, перехватывать.
Но Варлам еще не понимал, что степная война не похожа на правильные европейские войны, которые вели с дурными соседями приграничные северные пятины. Здесь нет коммуникаций, по которым снабжается ушедшая в глубь вражеской страны армия, нет линий связи или следящих за порядком патрулей! Степная армия врывается в атакуемые земли целиком не имея с родиной никакой пуповины. Она не пытается подчинить себе захваченные земли, навести на них свой порядок — она разоряет их, живет за счет врага, пожирая и истребляя, захватывая или портя все, до чего только может дотянуться. А когда накопленные хозяевами припасы заканчиваются — просто откатывается назад, смывая с собой, словно половодье, все ценное, что только могла найти.
Да, грабя и убивая, питаясь тем, что успела найти в чужих домах, татарская орда и вправду не могла удержаться в русских пределах больше двух-трех недель: пока на всех хватает найденных в деревенских домах и погребах мяса и солений, пока не кончился на сеновалах корм для коней. А также — пока не успело собраться в кулак или хотя бы в крупные отряды поместное ополчение, пока не отослала Москва на подмогу крепкое опричное войско. Но до тех пор, пока это не случилось — не пойдут по Изюмскому шляху ни в одну, ни в другую сторону никакие отряды и обозы.
Через день после ухода из-под Батово войско Девлет-Гирея появилось под Осколом. Оно не пыталось начать штурм, или хотя бы имитировать подготовку к нему. Оно просто стояло ввиду крепости, заставляя воеводу Шуйского непотребно ругаться, биться лбом в стены и царапать ногтями деревянные зубцы башен. Да, в его крепости стояли сто двадцать пушек и постоянно находилась сотня стрельцов. Но остальные три сотни как раз сейчас на своих наделах поднимали пашни! А полсотни витязей поместного ополчения, что вкруг выходили на службу в крепость, никак не могли разогнать осевшие вместе с обозом около тысячи нукеров и очистить дорогу. Теперь, даже если местные бояре захотят собраться в крепости — они рискуют нарваться на татарский заслон и погибнуть по одному.
Пятитысячная армия Девлет-Гирея растеклась, словно привидевшееся кухарке бояр Батовых черное половодье по огромному пространству между Доном, сеймом и истоками Оки, не доходя до Ельца, с его чересчур сильным гарнизоном. Врываясь в не ждущие беды деревни, они вязали молодых баб и их детей, рубили пахарей прямо на пашнях, хватали самые ценные из вещей, разбрасывая и портя все прочее, и торопливо мчались дальше, пока весть о грянувшей беде не успела обогнать летучие отряды.
Татарские тысячи дробились на сотни, а сотни — на полусотни, иногда и на десятки. Малые отряды уже не рисковали штурмовать далекие укрепленные усадьбы, ограничиваясь разграблением деревень и хуторов. Более того, теперь бояре, прослышав о появлении кучки разбойников, садились на коней и вместе с дворней мчались защищать свои вотчины от косоглазых станишников.
Отяжелевшие от добычи, ставшие неповоротливыми, словно обожравшийся возле зарезанного лося волк, ногайские полусотни начинали отползать назад к ставке бея, мечтая теперь только об одном: сохранить награбленное, в целости довезти домой. В то же время боярские отряды, пробираясь от усадьбы к усадьбе и разрастаясь, как снежный ком, стремились туда же. То здесь, то там на темных лесных тропах сталкивались лицом к лицу извечные враги и без колебаний кидались в сечу, складывая свои головы на безвестных тропах. Иногда защищающим обозы татарам удавалось вырубить небольшие дружины — и тогда для родичей и друзей неудачливые витязи навсегда оставались сгинувшими неведомо как и где. Порою свой конец находили в дебрях незваные сюда степняки — и получившие свободу пленники отнюдь не собирались сообщать далеким кочевьям, у какого болота прикопаны кости их сородичей.
Девлет-Гирей простоял напротив Оскола полторы недели, дожидаясь возвращения ушедших в стороны полусотен. И если первые пять дней прошли в тревожном ожидании, то, когда стали подходить первые, тяжело груженные обозы, бей с облегчением вздохнул и заметно оживился. Он даже пытался шутить с вечно хмурым Менги-нукером, но вместо улыбки каждый раз видел холодный, мрачный взгляд и умолкал. Он даже не спрашивал, куда каждое утро уезжает его калги-султан со своими телохранителями.
Алги-мурза тоже не очень понимал, что нужно странному русскому. Вот уже десятое утро они выезжали из ставки бея и отправлялись далеко в леса по одной из подходящих к Осколу троп. Посланец Кароки-мурзы мало интересовался брошенными деревнями, зато заворачивал едва не к каждому полю, каждой пашне, проверяя, что успели сделать местные смерды.
Однако на этот раз, спрыгнув с коня и ковырнув ногой черную борозду, русский заговорил:
— Смотри, свежая. — Он отломил ком земли, поднес к лицу, усмехнулся, отбросил. — Кто-то пахать пытался утром.
— И что из этого, Менги-нукер? — пожал плечами татарин. — Ну, не поймали одного из мужиков. В следующий раз поймаем.
— Нет, ты не понял, — усмехнулся русский. — Это поле кто-то пытался вспахать сегодня утром. Вспахать, несмотря на то, что здесь мы, татары. Что его могут поймать и уволочь на аркане в гребцы на султанские галеры. И все-таки рискнул. Время ушло, Алги-мурза, время. Он увидел, что не успевает посеяться в срок, и начал паниковать. Знает, что на зиму без хлеба останется. Хорошо! Кажется, этим годом русские наконец-то узнают, что значит недоедание.
— Мурза, путники на дороге.
Все одновременно повернули головы и увидели, как в указанном Гумером направлении за кустарником, еще не успевшим обрасти листьями, а потому по-зимнему прозрачным, мелькают три тени.
— Наши по трое не ездят, — понизил голос Алги-мурза, и глаза его блеснули алчностью. Он сделал указующий жест десятку своих воинов, и те двинулись наперерез. Когда до кустарника оставалось меньше сотни шагов, смысл таиться пропал, и татары, громко гикая, перешли в галоп, представляя себе страх смердов, неожиданно оказавшихся на пути степного отряда.
