Анджей Сапковский - Владычица озера
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».
И. В. Гете.Все уже когда-то было, все уже когда-то случилось и все уже когда-то было описано.
Высогота из Корво.Полдень сошел на лес зноем и духотой, а совсем еще недавно темная, как жадеит, гладь озера запылала золотом, заиграла солнечными бликами. Цири пришлось заслонить глаза рукой: отраженный от воды свет слепил, отзывался болью в зрачках и висках.
Она проехала сквозь прибрежные заросли, загнала Кэльпи в озеро, так чтобы вода покрыла кобыле колени. Вода была настолько прозрачной, что в отбрасываемой лошадью тени Цири даже с высоты седла различала цветную мозаику дна, беззубок и водоросли. Видела она и маленького рака, с чувством собственного достоинства ползущего меж камней.
Кэльпи заржала. Цири дернула поводья, выехала на мель, а не на берег, потому что берег был песчаный, выстланный камнями, а это не позволяло ехать быстро. Кобыла пошла вдоль самой кромки, ступая по твердой гальке дна. И почти сразу – рысью, а в этом-то Кэльпи была мастерицей, не хуже настоящей ездовой лошади, которую тренировали не под седло, а для брички или ландо. Но Цири быстро пришла к выводу, что рысь – все же слишком медленно. Ударом пяток и голосом Цири послала кобылу в галоп. Они неслись в блестящих на солнце, как капли расплавленного серебра, брызгах разлетающейся во все стороны воды.
Цири не замедлила темп даже тогда, когда увидела башню. Мчалась быстро, так быстро, что обыкновенная лошадь, наверно, пала бы. Но в дыхании Кэльпи не пробивалось ни малейшего храпа, а ее галоп по-прежнему был легок и непринужден.
Она влетела во двор со всего разгона, под звон копыт, остановила кобылу так, что несколько мгновений копыта скользили по плитам с протяжным скрежетом. Остановилась совсем рядом с поджидавшими у башни эльфками. Чуть ли не наехав на них. Это доставило ей удовольствие, потому что две из них, обычно невозмутимые и бесстрастные, сейчас невольно попятились.
– Не бойтесь, – фыркнула она. – Не задавлю. Если не захочу.
Эльфки быстро успокоились, лица снова разгладились, глаза стали равнодушно-самоуверенными.
Цири соскочила, – вернее, спорхнула с седла. В глазах у нее был вызов.
– Браво, – сказал светловолосый эльф с треугольным лицом, выходя из тени под аркой. – Отличный спектакль. Loc'hlaith.
Когда она вошла в Башню Ласточки и оказалась среди цветущей весны, он назвал ее так же. Loc'hlaith. Но это было давно, и на Цири такие вещи уже перестали действовать.
– Никакая я не Владычица Озера, – огрызнулась она. – Я тут – пленница. А вы – тюремщики! И нечего суп-ритатуй именовать консоме-де-валяем[*]. Надо называть вещи своими именами. А ну-ка! – бросила она одной из эльфок. – Лошадь протереть. Когда остынет, напоить. И вообще – позаботиться!
Светловолосый эльф едва заметно улыбнулся.
– Действительно, – сказал он, глядя, как эльфки, не вымолвив ни слова, отводят лошадь в конюшню. – Ты тут – всеми обижаемая, бесправная узница, а они – строгие тюремщики. Невооруженным глазом видно.
– За что купил, за то и продал. – Она подбоченилась, задрала нос, смело глянула ему в глаза, бледно-голубые, как аквамарины, и не очень строгие. – Обращаюсь с ними, как и они со мной. А тюрьма есть тюрьма!
– Ты удивляешь меня, Loc'hlaith.
– А ты меня, видать, за дурочку держишь! И даже не представился.
– Извини. Я – Crevan Espane aep Caomhan Macha. Я, если ты знаешь, что это значит, – Aen Saevherne.
– Знаю. – Она не смогла полностью скрыть удивления. – Знающий. Ведун… Эльфий чародей.
– Можно сказать и так. Для удобства я пользуюсь более коротким, но равнозначным именем: Avallac'h. Так ты и можешь ко мне обращаться.
– Кто тебе сказал, – нахмурилась она, – что мне вообще захочется к тебе обращаться? Ведун ты или нет, все едино – надзиратель, а я…
– Узница, – саркастически закончил он. – Это я уже слышал. К тому же узница, с которой скверно обращаются. Разгуливать по округе тебя, видимо, принуждают силой, меч на спине ты носишь в наказание, как и модную и достаточно дорогую одежду, во много раз более элегантную и чистую, нежели та, в которой явилась сюда. Но, несмотря на столь жуткие условия, ты не сдаешься. Отвечаешь на наносимые тебе обиды резкостями. С величайшей отвагой и запалом бьешь зеркала, представляющие собой выдающиеся произведения искусства.
Она покраснела. Страшно злая на самое себя.
– О, – быстро сказал он. – Можешь бить сколько твоей душе угодно, в конце концов, это ведь всего-навсего неодушевленные предметы. Правда, изготовили их семь столетий назад. Не желаешь ли прогуляться со мной по берегу озера?
Налетевший ветер смягчил жару. Да и огромные деревья и башни давали тень. У воды залива был цвет мутной зелени. Густо покрытая листьями и усыпанная желтыми шариками кувшинок, она больше походила на луг. Водяные курочки-камышницы, покрякивая и кивая красными клювами, быстро кружили вокруг листьев.
– Зеркало… – пробормотала Цири, вертя каблуком влажную гальку. – За него прости. Обозлилась я. Вот и все.
– Ах-ах…
– Они меня третируют. Твои эльфки. Когда я обращаюсь к ним, делают вид, будто не понимают. А когда обращаются ко мне, то говорят специально так, чтобы их не понимала я. Они мною пренебрегают.
– Ты прекрасно говоришь на нашем языке, – спокойно пояснил он. – Но все же для тебя это язык чужой. Кроме того, ты пользуешься hen Llinge, а они ellilon-ом. Различия невелики, но все же есть.
– Тебя я понимаю. Каждое слово.
– В разговорах с тобой я пользуюсь hen Llinge, языком эльфов твоего мира.
– А ты? – Она отвернулась. – Из которого мира ты? Я не ребенок. Достаточно ночью поглядеть на небо. Там нет ни одного знакомого мне созвездия. Этот мир – не мой. Не мое место. Я попала сюда случайно… И хочу выйти отсюда. Уехать.
Она наклонилась, подняла камень, сделала такое движение, будто хочет кинуть его в озеро, туда, где плавали курочки, однако под его взглядом сдержалась.
– Даже если уехать на целое стае. – сказала она, не скрывая огорчения, – я все равно оказываюсь у озера. И вижу эту башню. Независимо от того, в которую сторону поеду, как повернусь, всегда рядом озеро и эта башня. Всегда. От нее невозможно удалиться. А значит, это тюрьма… Хуже, чем яма, чем темница, хуже, чем комната с зарешеченными окнами. Знаешь почему? Потому что сильнее унижает. Ellilon или не ellilon – меня злит, когда надо мной насмехаются и демонстрируют превосходство. Да-да, нечего жмуриться. Ты мною тоже пренебрегаешь и тоже насмехаешься. И еще удивляешься, что я злюсь?
– Я и верно удивляюсь. – Он широко раскрыл глаза. – Безмерно.
Она вздохнула. Пожала плечами.
– Я вошла в башню больше недели назад, – сказала она, пытаясь сохранять спокойствие. – Попала в иной мир. Ты ждал меня, сидя на камне и наигрывая на флейте. Ты даже удивился тому, что я так долго не приходила. Ты назвал меня моим именем, лишь потом взялся за свои глупости о Владычице Озера… Потом исчез, ничего не объяснив. Оставив меня в… тюрьме. Называй это как хочешь. Я называю издевательством и злонамеренным унижением.
