Да здравствует ворон! - Абэ Тисато

– Тогда целуй землю. Искренне проси прощения! – внезапно холодно и жестко приказала обезьяна. – Это ты сделал нас чудовищами. И свой народ кормом для чудовищ сделал тоже ты. Раскаиваешься, а? Если хочешь попросить прощения – проси. Может быть, еще успеешь.

Не отрывая взгляда от Надзукихико, он безучастно наблюдал за вороном, сложив руки на груди и задрав подбородок.

Стало очень тихо. Абсолютная тишина. Только собственное дыхание шумело в ушах.

Ясно было, что ни малейшего колебания ему не простят. Дрожа, Надзукихико сделал шаг. Отойдя от нового Ямагами, он шаг за шагом приближался к Оодзару. Ему показалось, что на этот десяток шагов ушла целая вечность.

Холодное собственное дыхание. Гулкий звук шагов. После нескольких секунд пытки он наконец приблизился к Оодзару. Вокруг лежали тела обезьян, убитых его народом.

Он преклонил колени в луже крови и поднял голову – лицо Оодзару было бесстрастно.

– Прости. Ты прав.

С этими словами он коснулся лбом земли.

– Я поступил вероломно. Из-за меня вы стали чудовищами. Это я во всем виноват. Я признаю. Признаю все. И прошу, прости меня.

Он дрожал, съежившись и не зная, как смотрит на него обезьяна. Но через некоторое время до него долетел задумчивый шепот:

– Как же долго я ждал… Сколько же времени потребовалось на это…

Надзукихико взглянул на Оодзару. Тот смотрел вверх, и на глазах его блестели слезы. Что встало перед его взором? Возможно, воспоминания о том, как он правил горой вместе с вороном. А может, память о том, как после предательства ждал мести до сегодняшнего дня. Или же грезы о погибших товарищах…

Обезьяна медленно опустила голову и посмотрела на Надзукихико. Их глаза встретились. И тогда он улыбнулся чистой улыбкой:

– Прощения не жди.

Голос его звучал очень ласково.

– Не смеши меня, мерзкий узурпатор. Проклятый грабитель. Я поклялся, что не прощу вас. Сейчас я очень, очень доволен. Не нужны мне твои извинения. Я хочу, чтобы вы погибли – ненавидя нас, раскаиваясь, отчаявшись, сочувствуя себе, жалкие и несчастные.

Подобрав с пола меч одного из погибших сородичей, он энергично поднял его:

– Вот тебе!

Его не остановить.

– Нет!

Не слушая Надзукихико, Оодзару вонзил меч себе в грудь. Когда клинок вышел наружу, брызнула невероятно красивая кровь.

Надзукихико подскочил к нему и попытался закрыть рану, но обезьяна, смеясь, откинула его руки. А жизнь в это время утекала из его тела. Веселый хрипловатый смех становился тоньше, красивее.

И тут случилось нечто странное. По мере того как бежала красная кровь Оодзару, его тело на глазах менялось. Морщинистое лицо разгладилось, кожа порозовела, шерсть на голове превратилась в блестящие черные волосы. «Ха-ха-ха!» – веселый смех зазвучал изящнее. Это смеялась женщина.

Но ее фигура исчезла в мгновение ока. А на земле осталось лежать лишь высохшее тело обезьяны, похожее на маленькую мумию.

– Теперь этой горе конец, – заявил герой, наблюдая за происходящим и за присевшим перед останками Надзукихико. – Раз больше некому поклоняться божеству, Ямагами не может существовать в прежнем виде. А старое имя Ямагами только что исчезло навсегда. Так что Ямаути придется погибнуть. Не знаю, через десять лет или через сто, но ее уничтожение предрешено.

Прошлое «я» Надзукихико не могло этого понять. Пусть даже его забыли другие, но если бы он поддерживал свое самосознание, то не мог уйти в небытие. И все же он отказался от этого самосознания.

– Но почему я забыл?

– Вам совершенно незачем об этом волноваться.

Ахнув, он поднял голову: со стороны все так же распахнутых ворот из-за заграждения вышел человек. В отражении светящихся ручьев по обе стороны от ворот блеснула лента штабного офицера, вышитая золотом. Лаково-черное уэ человека развевалось в такт шагам, мягкие волосы колыхались на ветру – это приближался Юкия.

За ним шли Акэру, Нацука и бледный старший жрец.

– Юкия! Ты откуда? – удивленно обратился к нему Надзукихико.

Тот бросил равнодушный взгляд на тела вокруг.

– Это я уничтожил обезьян. Узнал от тэнгу, что вы возвращаетесь, а здесь оставался самый крупный из них, – вот я и прибыл для зачистки.

Юкия оставался спокоен.

– Думаю, я понимаю ваши мысли. Но это дела давно минувших дней. Никто теперь уже не знает, что там на самом деле произошло. Я знаю, что вы захвачены желанием искупить свою вину, и все же прошу вас, не надо возлагать тяжелый груз ответственности на весь народ, который вы должны оберегать.

– Юкия! – гневно воскликнул Надзукихико. – Неважно, что я не могу этого вспомнить. Это было. И гнев обезьяны тому доказательство.

Юкия презрительно посмотрел на иссохшие останки Оодзару.

– Если они хотели что-то вам рассказать, должны были и подтвердить это. Если нет никаких доказательств, никто не обязан им верить.

И он фыркнул.

– Если вы остатки мощи божества, так и обезьяна тоже истаскавшийся бог. И никто не знает, насколько правдиво то, что она говорит.

Он обратил уверенный взор к молодому господину:

– Кодзару действительно не испытывал к нам ненависти. Возможно даже, он был нам благодарен. А верить, что все твои сородичи чувствуют то же, что и ты, и заставлять их следовать за собой по меньшей мере неразумно.

– Но я не должен был забывать! – Голос Надзукихико выдавал его муки. – Я совершил ошибку. Совершил преступление. Я не знаю, как возместить это обезьянам…

Юкия вдруг совершенно бестактно прыснул.

– А кто сказал, что вы должны им что-то возмещать?

– Но как же… – попытался возразить Надзукихико, и тут Юкия вдруг заговорил другим тоном.

– Так, может, вы, Ваше Высочество, сейчас заявите, что и смерть Сигэмару была необходима ради искупления? – С искаженным лицом Юкия ткнул пальцем в тела обезьян и сорвался на крик. – Он убил моих друзей! Он пытался сожрать мою семью! Пусть даже он сделал это ради мести, я не могу его простить и не раскаиваюсь, что всех их убил. Не может быть и речи ни о каких просьбах о прощении.

От крика его лицо покраснело.

– Юкия…

– Они сами напросились! Мертвые уже ничего не скажут – это как раз про них.

В его глазах бушевало пламя, и Надзукихико увидел в них его душу. Он не может этого принять. И не хочет. Ему нельзя.

– Если они правда думали заставить нас раскаяться, не надо было прибегать к силе. Какое они имеют право обвинять нас, если сами сделали то же самое?

Юкия почти рычал, и его облик до странности походил на ненавистного обезьяньего бога, которого он сам сейчас проклинал. Все оправдания, все объяснения своих поступков высшим благом возникают потом. И никакой истины в них нет.

– Упиваясь прошлыми переживаниями, Оодзару уничтожил все свое племя – какой же болван!

– Юкия! Но я не хочу повторять ту же ошибку!

Юкия сухо рассмеялся.

– Не перед кем повторять ошибки. Ямаути будет уничтожена, этого не изменить. И поэтому на наших плечах сейчас лежит другой груз: сделать исчезновение нашей страны по возможности достойным.

Он заговорил серьезно.

– В общем, я прошу вас: скройте от народа Ямаути ваши отношения с обезьянами. Я сберегу вас вместе с вашей тайной. Только замкните свои уста навеки. Возможно, вы лишь остатки божества, однако вы все равно наш старейшина, – тихо провозгласил Юкия. – Пожалуйста, поймите это.

Он развернулся и двинулся прочь, но улыбнулся, бросив взгляд на тело Оодзару у себя под ногами.

– Тебе, наверное, жаль? Я не разочарован. И не раскаиваюсь. Кто будет оглядываться на прошлое?

Глядя на пугающую улыбку на лице Юкии, молодой господин наконец понял, что сделал советник Эйдзю. Юкия – вот ради кого он сжег все книги.

Светало. Заметив краем глаза, что небо на востоке начало розоветь, Юкити вытер пот со лба. Воспитанники Кэйсоин наводили после сражения порядок на Рёундзане. Раненых унесли к врачам, тела переместили куда им указали. Вокруг неубранных трупов обезьян собрались простолюдины, потерявшие семьи. Плача, они швыряли в мертвецов камни, били их ногами, и никто их не останавливал.