Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт

Жан отобрал два серебряных кубка, добротный кожаный футляр с очками в золотой оправе и завернутую в войлок бутылочку. Осторожно ухватив все это в одну руку, другой он отсчитал двадцать серебряных монет из кучки на полке, пинком захлопнул сундук и поспешил обратно в столовую. Клоп уже снова присоединился к старшим товарищам и сейчас с гордым видом гонял солон по костяшкам правой руки. Он овладел этим трюком всего пару недель назад, после многомесячных наблюдений за братьями Санца, которые умели катать монетки по костяшкам обеих рук одновременно, причем в разных направлениях.

– Давайте скажем, что неделя была не самая удачная, – предложил Жан. – В такую дождливую погоду никто не ждет от домушников особых подвигов. Мы будем выглядеть подозрительно, если принесем слишком много. Уверен, его честь поймет и не обессудит.

– Конечно, – согласился Локк. – Здравая мысль.

Он взял завернутую бутылочку и взглянул на рукописный ярлык, согласно которому ней содержалось подслащенное опиумное молоко – дурманное зелье из сушеных джеремских маков, слабость каморрских знатных дам. Сняв ярлык и обертку, Локк сунул граненую бутылку с притертой медной пробкой в джутовый мешок. Туда же последовало и все остальное добро.

– Так, порядок. Теперь посмотрите-ка, нет ли на мне каких следов от Лукаса Фервайта – остатков грима, деталей маскарада.

Расставив руки, он покружился на месте. Жан и братья Санца заверили его, что в настоящую минуту он Локк Ламора с головы до пят.

– Ну ладно, раз все мы снова стали самими собой, пойдемте платить налоги.

Он взял мешок с «крадеными» вещами и небрежно бросил Клопу. Мальчишка ойкнул, выронил свою монетку и едва успел поймать глухо звякнувший мешок.

– Это что, тоже полезно для моего нравственного воспитания?

– Нет, на сей раз я просто старый лентяй, – ухмыльнулся Локк. – Зато сегодня тебе не придется работать шестом.

3

Был третий час пополудни, когда Благородные Канальи порознь покинули храм Переландро по спасательным тоннелям, ведущим к боковым выходам. Моросил теплый дождь, и небо было поделено на две части ровной линией, словно прочерченной по линейке гигантским стилосом богов: на севере низко нависали темные тучи, а на ясном юго-западе ослепительно сияло послеполуденное солнце. Дождь ненадолго вымыл из воздуха обычные городские запахи, и все вокруг дышало свежестью. Благородные Канальи встретились у юго-западных причалов Храмового квартала и остановили проплывающую мимо ветхую наемную гондолу.

К носу длинной плоскодонной лодки, украшенному резной фигуркой бога Ионо, была привязана свежеубитая крыса – самая надежная защита (как считалось в народе) от опрокидывания вверх днищем и прочих неприятных происшествий на воде. Стоявший на корме костлявый гребец в попугайской красно-оранжевой куртке и соломенной шляпе с полями шире плеч оказался старым знакомцем – Вителе Венто по прозвищу Дерганый, угонщик лодок и кошелечник из шайки Серолицых.

Вителе установил над скамейками изъеденный плесенью кожаный зонт, чтобы хоть отчасти защитить пассажиров от дождя, и плавно повел гондолу между высокими каменными набережными Храмового квартала и буйно заросшим берегом острова Мара-Каморрацца. В эпоху Теринского владычества на Маре располагался лабиринтовый сад одного из богатых вельмож, но в позднейшие времена сад пришел в запустение и ныне служил пристанищем для каморрских воров, куда городская стража почти не наведывалась. Единственная причина, по которой честные горожане отваживались соваться в опасные зеленые тоннели Мара-Каморрацца, заключалась в том, что остров находился в самом сердце паутины пешеходных мостов, связывающих между собой остальные восемь островов.

Жан вытащил из-за пояса маленький томик стихов и погрузился в чтение. Клоп снова принялся гонять по костяшкам монетку, правда теперь медную, чтобы не привлекать ненужного внимания. Локк и братья Санца завели разговор о работе с Вителе, в чьи обязанности среди всего прочего входило высматривать плохо охраняемые или груженные особо ценным товаром барки и указывать на них товарищам. Вот и сейчас он время от времени подавал рукой условные знаки наблюдателям на берегу, а Благородные Канальи из вежливости делали вид, будто ничего не замечают.

Они приближались к Сумеречному холму, даже при свете дня словно бы окутанному мраком. Дождь вдруг усилился, и древнее царство могил затянула мутная пелена. Вителе повернул лодку направо, и вскоре они уже плыли на юг, между Сумеречным холмом и Скопищем, подгоняемые течением канала, вода в котором теперь кипела мелкой рябью от дождя.

Чем дальше на юг они продвигались, тем менее оживленным становился канал и тем менее респектабельно выглядели суда и суденышки, по нему проплывающие: гондола Вителе покидала центральную часть города, находящуюся под властью герцога Каморрского, и входила во владения капы Барсави. По левую руку грохотали кузницы Дымного квартала, выбрасывая к небу черные клубящиеся столбы, которые в вышине расползались и таяли под напором дождя. Ветер Герцога уносил клочья дыма в сторону Зольника – самого неприглядного в городе острова, где шайки грабителей и своры нищих вели постоянные войны за полуразрушенные, черные от сажи и копоти особняки, возведенные в давние времена процветания.

Слева прошла встречная барка, распространяя запах несвежего дерьма и свежей смерти. В ней лежали вповалку забитые лошади, а сопровождала груз дюжина живодеров. Одни из них потрошили и разделывали животных зазубренными тесаками с руку длиной, другие торопливо раскатывали парусиновые полотнища в бурых пятнах крови и сооружали навесы от дождя.

Любой каморрец сказал бы, что омерзительный вид и запах плавучей живодерни как нельзя лучше сочетается с видами и запахами Котлища. Если в Отбросах царила беспросветная нищета, Западня имела дурную славу, в Мара-Каморрацца на каждом шагу подстерегала смертельная опасность, а заросший грязью Зольник ветшал и разрушался, то Котлище соединяло в себе все эти черты и вдобавок воплощало собой всю бездну человеческого отчаяния и безысходности. Вонь тут повсюду стояла такая, будто в мертвецкой жарким летним днем разлили бочонок прокисшего пива. Большинство здешних покойников так и не добиралось до мелких могильных ям, вырытых каторжниками на Бедняцком кургане: трупы сбрасывали в каналы или просто сжигали. Даже до заключения Тайного уговора желтокурточники не осмеливались заходить в Котлище иначе как целыми отрядами. Вот уже лет пятьдесят, если не больше, здесь не действовал ни один храм. Эти грязные, смрадные трущобы, где шумные воровские таверны, дурманные притоны и игорные вертепы тесно соседствовали с убогими перенаселенными бараками, капа Барсави отдал на откуп своим самым диким и необузданным шайкам.

По общему мнению, в Котлище проживала добрая треть Путных людей Каморра – тысяча пропойц, азартных игроков и головорезов, которые только и знали, что буянить, драться да запугивать соседей. Локк был родом из Горелища, Жан – с более-менее благополучной Северной заставы, а Кало с Галдо попали на Сумеречный холм из Отбросов. Один только Клоп родился и рос в Котлище, и за все четыре года, проведенные с Благородными Канальями, мальчик ни словом не обмолвился о своей прежней жизни.

Сейчас он смотрел застылым взглядом на разбитые, просевшие причалы, скособоченные обветшалые бараки, хлопающие на бельевых веревках драные рубахи и штаны, насквозь мокрые от дождя. Над кривыми улочками стелился ядовитый бурый дым от отсырелых дров. Каменные противопаводковые стенки крошились и осыпались, почти все Древнее стекло скрывалось под толстым слоем сажи и грудами мусора. Медная монетка перестала скакать у Клопа по костяшкам и неподвижно лежала на тыльной стороне ладони.

Локк облегченно вздохнул, когда они наконец миновали Котлище и поравнялись с высоким узким волнорезом, отмечавшим восточную границу Дровяной Свалки. Каморрское кладбище кораблей выглядело не в пример веселее квартала, оставленного за кормой.