Андрей Лазарчук - Темный мир
Иди, сказал ей голос Волкова. Иди домой. Я же сказал, что ты сможешь пойти домой.
И она пошла.
– Теперь ты, – сказал Волков одному из охранников.
Тот встал на колено и наклонил голову, обнажая горло…
Слава богу, яд щупалец оказался не слишком долго действующим. Уже на ступенях я начал что-то не только видеть, но и понимать, и ощущать тело, и осознанно контролировать движения. Другое дело, что рубец на шее раздулся и горел. Но на это можно было не обращать внимания.
Джор, кажется, тоже понемногу приходил в себя – просто ему больше досталось.
К сожалению, с возвращением сознания пришла и эмоциональная слабость, пустота. Адреналиновый барьер рухнул, и я вдруг понял, что сейчас начнется паника и дальше – полный распад. Это было как в той школе, когда я заглянул в подвал… и тогда только Маркушкин спас положение, просто набив мне морду. Но сейчас Маркушкина не было…
Кстати, я не знаю, почему меня тогда охватила паника. В самом раннем детстве я боялся пауков и темноты. Страх, отключающий мозг. И там случилось что-то наподобие того, как если бы я маленький шагнул в темный подвал, кишащий пауками. Наверное, я просто что-то почувствовал тогда, но описать этого не могу до сих пор…
Лестница кончилась, и тут же кончилось наваждение. Мы снова были в подвале ангара, откуда и начался наш поход – и прямо перед нами был коридор «зверинца», и навстречу нам неслись три волка. Надо было сказать «слово власти», но горло не пропускало звуков, поэтому пришлось просто стрелять на поражение…
А вот потом я все-таки рухнул. Не просто ноги отказали, а вообще все.
– Чего же мы ждем? – прошептала Маргит.
– Сигнала, – сказала Маринка.
– Какого? От кого?
– Молчи.
Ничего не происходило.
– Шотландские воины носят юбки,
Под которыми нет трусов.
Они храбрее всех на свете,
Они прогонят английских псов.
Английские воины ходят в брюках
Под которыми есть трусы,
Они храбрее всех на свете,
Им не страшны шотландские псы.
Ирландские воины тоже не слабы,
Не слабей, чем английские псы.
Ирландские воины ходят в пабы —
Пропивают свои трусы.
Еврейские воины носят пейсы,
Заслоняющие трусы,
Еврейские воины строят пабы,
Куда заходят ирландские псы.
Как нас вставило,
Как нас вставило,
Как нас вставило, боже!..
Как нас вставило,
Как нас вставило —
Чтоб вас так вставило тоже…[7]
Я приподнялся. Позорище, я упал на марш-броске, не просто упал, а отключился, такого со мной не…
…ни фига. Я стоял на четвереньках, а песню о псах и трусах мне в оба уха орали Патрик и Аська, и уж я не знаю решительно, где они ее подцепили, хотя как не знаю, я же сам им ее пел, мы ж теперь одной крови, где, кстати, гитара? Да, но бросок-то надо продолжать, ребята… Это не бросок, Костя. Это настоящий бой. Как в той школе. А ты чем-то траванулся, ну-ка давай быстрее на ноги…
Я встал, мир качнулся, как лодка, но не черпнул бортом.
Французские воины жрут лягушек
И загнивают на корню, – сипло выдавил я.
…Услышавши звуки английских пушек,
Трусы меняют пять раз на дню.
Тевтонские воины ходят строем
В ржавых латах поверх трусов,
Они подвержены геморрою,
Но держатся лучше французских псов!..
– Как нас вставило, как нас вставило,
Как нас вставило, боже!.. —
тут же подхватили Патрик с Аськой и даже Артур, а Джор царапался по стенке, пытаясь подняться и тоже поучаствовать в пении.
– Как нас вставило, как нас вставило —
Чтоб вас так вставило тоже…
Конечно, это была не строевая песня у нас, «О псах и трусах», кто бы из начальства допустил такую строевую, хотя разведчикам и позволено было много и даже сверх того, – но под нее мы бегали и коротенькие, и полноценные марш-броски, разрабатывая дыхалку. Там было куплетов сорок, чем дальше, тем похабнее, наверно, каждый стоящий разведчик на пике вдохновения добавлял свой сокровенный куплет – и про хохляцких воинов, и про чеченских, и про мордовских (Маркушкин особенно его любил), и про татарских, и про грузинских, и про корейских (привет начштаба полка майору Цою) – в общем, ора нам хватало надолго…
– Стоять, – сказал Шарп. Бойцы остановились. Это были ветераны, давно обращенные, у них были человеческие имена и даже какая-то индивидуальность – тоже не звериная, а человеческая. – Что вы тут делаете? И где Ульфур?
– Старший охранник Зубарев, – представился тот, что был повыше и действительно старше и возрастом, и лычками. – По приказу главного выводили за периметр каригу. Ульфур убит. Доклад окончен.
– Кто убил Ульфура и где?
– Не могу знать. Но Ульфур перестал жить примерно полчаса назад.
Волки чувствовали друг друга, даже не слыша и не видя, про эту их особенность Шарп знал хорошо и всегда старался ее учитывать.
– Много еще погибло? – догадался спросить он.
– Да, начальник. Уже семеро. Трое – только что.
– Что тут у вас происходит? Бой идет?
Охранники переглянулись, но промолчали.
– Приказ немедленно вернуться вам был отдан?
– Нет, начальник.
– Тогда проводите меня к пульту охраны. Черт знает что творится…
Втроем они обогнули гараж и подошли к вагончику, где располагалась пультовая и куда недавно заглядывал Волков, чтобы полюбоваться на полет парапланеристов.
– Сахно, открывай, это я, Шарапов, – сказал Шарп в микрофон переговорного устройства.
– Приказано не пускать никого.
– Догадываюсь. Тогда в двух словах скажи мне, что это у нас за бойня на территории и с кем будет разбираться главный, когда закончит свои пляски с бубном?
Несколько секунд Сахно колебался. Потом замок щелкнул.
– Караульте здесь, я скоро, – велел Шарп охранникам, вошел и захлопнул дверь.
Здесь было полутемно – гораздо темнее, чем снаружи.
– Докладывай, – сказал Шарп.
– Студенты каким-то способом вырвались из бункера, – сказал Сахно. – Убит Ульфур, убито пятеро резервистов, двадцать два охранника обездвижены – думаю, просто связаны. Главный запер их в зонах «Д» и «Е»…
– Кого – их?
– Студентов.
– Ага. Понял. Снаружи прорывов не было?
– Видимо, был лось. Вот здесь…
Сахно потянулся, чтобы на светящейся карте показать Шарпу место прорыва (надо сказать, именно его, Шарпа, прорыва), – и тогда Шарп коротко ткнул его тонким стилетом в ямку под затылком. Потом повернулся к девушке Кире и прошептал:
– Не сопротивляйся. Убивать не буду, только отключу. Но если, не дай бог, пикнешь…
Она сама зажимала себе рот, чтобы ненароком не закричать, пока Шарп придушивал ее сзади. Когда тело обмякло, он связал ей руки и ноги и забил в рот кляп. Какого черта я вожусь, думал он, ведь если тут все рванет… А рвануть могло.
Но Айникки была бы недовольна, сделай он это как-то иначе. Сахно не жалко, Сахно тоже продал душу Волкову, как и сам Шарп, но совершенно за другое. Таких, как Сахно, положено бы кастрировать ржавыми ножовками, а он тут отсиживается… отсиживался. И легкой смертью, сам не заметив того… это получилось несправедливо.
Потом Шарп высунулся наружу:
– Зубарев.
– Я.
– Временно назначаю тебя старшим. Оба сейчас бегом в караулку, берете шестерых с оружием, пулемет, патроны – и немедленно сюда, понял?
– Это прорыв, начальник?
– Да, это прорыв.
Он захлопнул дверь, досчитал до десяти – чтобы охранцы достаточно далеко отбежали, – и, поскольку не знал, как правильно отключать аппаратуру управления, просто снял с пожарного щита топор и изо всех сил стал крушить все, что хотя бы отчасти напоминало компьютеры, распределительные щиты, пульты, кабель-каналы и прочая, и прочая. Решив, что поработал достаточно, он выбрался на крышу вагончика через люк в потолке и помигал потайным фонариком в сторону близкого косогора.
– Есть сигнал! – сказала Маргит.
37
Ну вот и все, подумал Волков далеким и достаточно изолированным уголком своего сознания, которое осталось неизменным. Он за много сот лет методом проб и ошибок научился «нанимать лоцмана» – создавать внутри себя квазиличность, которой плевать на причуды членов экипажа и даже самого капитана и чья задача – просто провести корабль по фарватеру, ни за что и краешком не задев и ничему не навредив. Ничто больше не касалось лоцмана. Пусть они там устраивают кровавые оргии и домашние журфиксы…
Окропленный его собственной кровью, кровью юной белокурой красавицы, кровью волка в обличье человека и кровью просто волка, нхо щита готов был наконец разорвать оковы и пройти через запретную стену. Волков чувствовал готовность камня принять истосковавшегося нхо, и чувствовал готовность щита – уступить и сдаться. Но надо было помочь…
– Ома-сике-санойн-этта-нукка-икуисести…
Голос раскатился по всем мирам, проникая в металл и камень. Сам воздух задрожал, и в нем образовались пустые места, похожие на морские раковины. Вой такой, как будто из-под земли рвался очередной выброс грязи, газа, нефти и труб, раскачивал помост. Над самым щитом медленно распускалась слепящая звезда стафы.
