Айше Лилуай - Сын пламени
Но нет! Снова проступают сквозь черноту белые пятна: это друзья, они не оставили. Два свона с разных сторон подлетают к черному демону и все-таки вонзают в его раздувающиеся от тяжелого дыхания бока свои длинные ножи…
Чудовище оглушительно заревело, крутанулось в воздухе; покрытые острыми шипами крылья его ударили свонов, отшвырнув прочь. Судорога прошла по безобразному телу, и резкий толчок сбросил ослабевшего Сильфарина со скользкой от крови спины…
Надеюсь, твой Хозяин все-таки умрет, Рагхан, и моя смерть будет ненапрасной…
И все же… рано думать о смерти: чьи-то невероятно сильные руки подхватили Сильфарина, прижали к горячему телу, крепко-крепко. Значит, снова спасен! И будет жить. Пока.
Сильфарин открыл глаза, окинул себя беглым взглядом… и закричал от изумления и неожиданности: это Эйнлиэт, это черный прислужник дьявола поймал его, сохранив от неминуемой гибели! Зачем? Кто объяснит, зачем? Почему?
Демон рухнул на уплотненный сапогами снег, и казалось, что от удара сотряслась земля. Сильфарин лежал в лапах зверя, понимая, что нет смысла вырываться, и видел, как рядом упали Норах и Шагхара, оба раненые, но живые.
- Сильфарин! – Сплюнув кровь, Шагхара вскочил и бросился к другу, но отцовская рука остановила его.
- Осторожно, - предостерег сына Норах, не сводя глаз с зашевелившегося чудовища.
Совсем близко с лицом Сильфарина сверкнули два красных глаза, демон поднялся на свои короткие и толстые ноги, завертелся вокруг самого себя, и взвился столбом черный вихрь. Монстр резко запрокинул голову, из его горла вырвались омерзительные, клокочущие звуки, за коими последовал неестественно высокий визг, и по израненной бугристой спине пробежали огненные плети.
Удовлетворенно, утробно прорычав, демон с новыми силами оттолкнулся от земли, вновь увлекая Сильфарина в холодное и чуждое ему небо, а молодой человек мог только слышать, как что-то кричали ему своны… и, кажется, Норах бросился в погоню, отправив Шагхару к Ругдуру и остальным, предупредить…
Но они гораздо медленнее Эйнлиэта. Да, сколько же жизненных сил вдохнул Ганнус в это уродливое тело, сколько свирепых ветров усмирил и пленил, чтобы наполнить ими эти мощные крылья? Казалось, прошло всего несколько кратких мгновений – и вот Сильфарин уже брошен на холодный каменный пол какой-то пещеры. И вокруг него лишь мрак…
После падения перехватило дыхание, и, лишь справившись с ним, откашлявшись, молодой человек встал, ощущая в ногах слабость и крупную дрожь. И лишь сердце его, слава Отцу Света, не дрогнуло, когда он снова встретил взгляд этих горящих ненавистью глаз. Только теперь эти глаза смотрели с человеческого лица – с бледного, обтянутого синюшной кожей мужского лица, которое так часто являлось Сильфарину в ночных кошмарах.
Вот тот, кто измывался над Рагханом! Теперь, выходит, пришел черед для сына Рунна? Ну, нет…
Сильфарин осмотрел бока стоящего перед ним мужчины, ища заветные раны, нанесенные свонами. Ни капельки крови! Значит, смог излечить самого себя тем самым огнем. Проклятье!
- Приветствую тебя в моем царстве тьмы, Идущий За Светом. – Губы Эйнлиэта скривились, глаза прищурились. – Надеюсь, тебе нравится на востоке, ведь это все-таки твоя родина.
Не отвечая, Сильфарин наконец-то дотянулся до такого желанного в тот час меча и выхватил его из ножен, направляя острие на врага. Эйнлиэт расхохотался, выставляя вперед пустые ладони, и этот жуткий смех только еще сильнее распалил юношу. Впервые за всю свою жизнь он в полной мере проникся этим обжигающим и столь же сильным, как великая любовь, чувством – глубокой и яростной ненавистью. Он пропустил ее через себя, и она навсегда стала его частью. Наверное, лишь со смертью Эйнлиэта яд этой дикой ненависти покинет душу сына Рунна и не потревожит его. А значит, прислужник Ганнуса умрет!
- Я уже чувствую, как вскипает в тебе жгучее желание наброситься на меня, убить, растерзать и обратить в горстку праха, - продолжал смеяться Эйнлиэт. – В этом ты перещеголял даже того, кого называешь своим братом! Он тоже ненавидит меня, столь же люто, но не так горячо, как ты. В тебе я чувствую силы льва, а не змеи, что шипит в траве.
Сильфарин подошел ближе, не опуская взгляда.
- Прими бой, тварь.
Лицо колдуна исказилось от пренебрежения.
- Ты что, возомнил, что сможешь справиться со мной в-одиночку, чинх Рунна? – Эйнлиэт как будто над беспомощной жертвой решил позабавиться. – А ты, оказывается, до сих пор остаешься самоуверенным мальчишкой! Великая Сайибик разве не говорила своему ученику, что нужно быть почтительным с теми, кто старше и сильнее тебя? Не говорила?
Сильфарин поневоле опустил клинок.
- Как ты назвал меня? – Он прежде никогда не слышал этого странного слова «чинх».
И вновь демон залился смехом.
- Так значит, вумианы смолчали и о Девяти Поединках! Я в восторге, Великий Палнас! И так ты готовишь своего избранного к предстоящей схватке? Впрочем, может быть, ты не знал, что он – чинх. Я и сам понял это только нынче утром, когда почувствовал появление на Амарисе Небесного Меча. – Внезапно тонкие пальцы Эйнлиэта сомкнулись у Сильфарина на горле. – Благодари небеса, Идущий За Светом, что твой дружок-провидец успел вернуться раньше, чем ты оказался у меня в руках. Да, к твоему сведению, Альдер ступил на Амарис в тот момент, когда ты висел у меня спине.Не знал бы мой Господин о мече и о том, что ждет тебя, не приказал бы мне сохранить тебе жизнь!
И он оттолкнул молодого человека с такой силой, что того прижало к стене. Но тогда Сильфарин не думал ни о боли, ни об опасности: из слов врага он понял две важные вещи – во-первых, Альдер вернулся из Ханмара, а во-вторых, Эйнлиэту и Ганнусу он, сын Рунна, зачем-то понадобился живым.
Коварный и кровожадный оскал обнажил удлиненные клыки демона.
- О, кажется, к нам пожаловал твой верный друг!
Сильфарин так и обмер, увидев влетевшего в грот Нораха, уставшего и окровавленного, с выставленным вперед кинжалом. Издав хриплый воинственный клич, скорее, от безнадежного отчаяния, чем от желания напугать противника, свон бросился вперед, но в то же мгновение был прибит к своду пещеры прямо над головой Эйнлиэта.
- Твои союзники столь же глупы, как и ты, - ядовито улыбнулся темный демон.
Ему хватило одного взгляда на потолок, чтобы Норах взвыл от боли. Сильфарин содрогнулся, с трудом подавив желание заткнуть уши и зажмуриться. Нет, он не имел права! Закрыть глаза – значит, струсить, отступить, пытаться уйти от наказания видеть мучения друга, которого сам же обрек на муки… Надо смотреть, мужественно смотреть в покрытое испариной лицо, на котором нет и тени укора. И терпеть, проклиная себя, или…
