Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)
— Таких кораблей больше нет, — ответил, улыбнувшись Анаиэль. — Я починил один из фрегатов, который еще не полностью смог погрязнуть в зыбучих песках. К сожалению, мой прислужник был сильно ранен во время нашего пребывания в Даррэсе, да и твоя душа стремилась скоропостижно покинуть тело. Долго же оставаться под покровом тихой ночи опасно, это привлекает темных духов, тем более, что ты не отмечена защитными рунами, и мы бы стали легкой добычей, поэтому я не видел иного способа, как воспользоваться тем, что оставили после себя великие предки.
— Как Вы смогли починить один из легендарных крейсеров? Двигатели должны были уже давно превратиться в пыль, — нахмурившись, спросила она.
Он улыбнулся своей обезоруживающей, широкой улыбкой:
— Невероятно, не правда ли, что можно сделать, если хорошо научиться управлять природным даром, ниспосланным богами, — он щелкнул пальцами и из ветряных вихрей собирался высокий хрустальный бокал, наполненный прозрачной, как слеза холодной водой.
Иветта мгновенно похолодела, не смея скрыть свои истинные чувства, и изумление настолько отчетливо читалось на ее лице, что Анаиэль не сразу смог снова заговорить, забавляясь потрясением молодой девушки. Он протянул сверкающий, переливающийся сиреневым перламутром бокал, безмолвно говоря, чтобы она приняла хрустальное питье, и Иветта действительно подняла руку, зачарованная игрой солнечных отблесков на воде, и, прикасаясь к холодным стеклянным граням, не заметила, как пальцы, спускаясь по ножке фужера, коснулись теплоты пальцев мужчины. С края стекала ледяная капля, упавшая на кожу, обжегшая как горящий, теплящийся уголек. И когда она поднесла бокал к губам, в несколько глотков осушила драгоценный фиал, и горло пронзило от холода, но опустив глаза на свои руки, хрустальная чара исчезла, растворяясь в сизых ветряных волнениях, но вода все еще жгла гортань, все еще капли таяли на языке, как таит снег на щеках.
И глубоко вздыхая, Иветта вымолвила, чувствуя хрипоту:
— Вы настолько могущественны, что иллюзии обретаю форму. Я думала это всего лишь выдумки, — она посмотрела на Анаиэля, молчаливо наблюдавшего за ней. — Вы могли бы оказаться в числе избранников на лотосовый престол.
И от ее слов он громко рассмеялся, и голос его разносился по всей палубе, сияющей белизной и драгоценной паутиной бриллиантовой росы.
— Конечно же, нет. Если бы я родился под звездою избранника, то носил бы святую рубиновую реликвию, и род бы мой был благословлен на многие века вперед.
— Что Вы хотите со мной сделать? — наконец спросила она, когда, все еще улыбаясь, мужчина рассеянно откинулся на изогнутую волной спинку софы.
— На самом деле, я еще не решил, в каком городе будет лучше оставить тебя. В одних слишком много торговцев рабами, в других грязных борделей, а среди людей, с которыми у меня хорошие отношения не найдется достойного ткача, что мог применить ручное или жаккардовое ткачество и посчитать достойным своей мастерской даже за хороший мешок ограненных алмазов. Есть ли конкретное место, в котором ты бы хотела очутиться?
Вспыхнувшая тревога в ее глазах поблекла, когда она осознала, насколько милосерден человек, что не только помог, но и излечил ее, и все же в глубине души, она никак не могла поверить в происходящее. Сколько лет она себя помнила, мало, кто приходил на выручку нищенке без дома и родителей, а может то была атмосфера, окутывающая ее пеленой невзгод и порчи, и люди с добрым сердцем не могли вынести присутствия духа, отмеченного первозданным злом. Сознание внезапно прострелила резкая боль, и Иветта зажмурилась, склоняя голову к ладоням, когда в терзании, она разглядела во всколыхнувшейся буре воспоминаний медовые глаза и лицо, сокрытое златою маской охотника, что взывал к силе темных владык и разрушительной магии.
— Я уже много лет пытаюсь отыскать одного человека, чтобы отомстить за гибель близких, — на выдохе прошептала она, — но я не знаю, ни его имени, ни происхождение его рода, но в нем течет благородная, голубая кровь, такая же, как и у Вас, добрый господин. Однако же, я уверена, что если встречусь с ним лицом к лицу, то смогу узнать погубившего то, что я так отчаянно любила и оберегала.
— Ты говоришь, что это сделал благородный, но выходцы из аристократии никогда не применяют свою силу против тех, кто невинен или отмечен болезнью, живет в бедствии нищеты. Лишь закон провозглашает на совершении кровавой казни. Близкие тебе люди, о которых ты говоришь, сотворили нечто ужасное, раз их настигла кара аристократии. Если же это не так, и человек пал грехом крови или темной зависти, то и для меня он станет смертельным врагом, и я буду рад избавить мир от того, что смеет именовать себя аристократом и попирать закон земли, на которой был рожден, — он поднял руку, выставляя средний и указательный пальцы вперед, и на косточках руки заискрилась стеклянная бабочка, созданная из повеливаемой им стихии ветра.
— Какова же природа твоего отмщения, девочка?
— Я не буду лгать человеку, что сохранил мне жизнь, — в строгой задумчивости произнесла она, утонченный профиль ее лица омывал немолчный ветер, качал и реял темные кудри тонких, как шелковая паутина волос, сияющих под нестерпимой лаской солнца, как драгоценный осколок турмалина.
— Мои родители совершили страшный грех по отношению к закону, что властвует над златыми песками, распространяясь до самых берегов морей великого континента.
Он не мог оторвать взгляда от ее глаз, опаленных раскосыми лучами, от обелисковых губ, что слагали совершенные слоги, и он наслаждался звуками нежного голоса, как игристым белым холодным вином. Высоко поднятая голова и совершенная прямая спина, холодность и отчужденность взгляда делали ее похожей на одну из особ дворянских кровей, что восседали на беломраморных тронах, сверкая диадемами в атласистых волосах и тяжелыми колье, чей свет сходил на фланелевые платья, как льющиеся потоки огня. В праздничные дни, когда верховные жрецы приносили кровавую длань богам, а на арену выходили лучшие воины Империи, показывая пред знатью мастерство убийства, и женщины одаряли красою озаренное добела небо, от которой пламенела кровь и стыли жилы. Надменность и мертвенная скука, с которыми она взирала на плывущие хлопковые облака, превращала ее в недостижимый и желанный сон, что облекал в рабские оковы.
— Но и ты не подчиняешься закону, раз сердце твое жаждет возмездия, — прошептал Анаиэль хриплым голосом, — и бабочка на его пальцах раскалывалась, трещины захватывали великолепные крылья морской волны, разбивали связи между лебедиными прожилками, и лунные, и солнечные блики кристальной россыпью рассыпались по ледяной бахроме.
