Роберт Силверберг - Горы Маджипура
Он сделал большой глоток, потом еще один, а третьим глотком прикончил бренди. Оно оказало на него ужасное действие. Тело конвульсивно задрожало, в голове стучал молот, все кружилось. В какое-то мгновение он покачнулся и подумал, что сейчас упадет; но все же устоял и выпрямился, твердо уперевшись ногами в пол.
Святая Повелительница, неужели король собирается снова наполнить эти чаши?
Нет, не собирается. Слава Божеству, Тойкелла удовлетворился одной порцией этой отравы!
— Договор, — с мрачным видом ворчливо произнес король. — Теперь подписываем.
— Да, — согласился Харпириас. И еще раз с трудом заставил себя устоять на ногах, стараясь не шататься. — Теперь подписываем.
Два пергаментных свитка разложили рядом на столе перед троном. Королю принесли стул, сделанный из костей, и еще один для Харпириаса, и они тоже сели рядом, глядя на собравшихся перед ними знатных отиноров.
Коринаам стоял прямо позади Харпириаса в роли переводчика и советчика, а Манкхелм в том же качестве занял место за спиной короля. Тойкелла, схватив своими громадными лапищами свиток и высоко его подняв, строчка за строчкой внимательно разглядывал его, словно и правда мог прочесть; затем с ворчанием положил обратно, взял второй экземпляр и подверг его столь же придирчивому осмотру. Харпириас с некоторым удовлетворением отметил, что король читает его вверх ногами.
— Все в порядке? — спросил у него Харпириас.
— Да, все в порядке. Подписываем.
Коринаам подал Харпириасу стило, предварительно макнув его в чернила.
Метаморф наклонился вперед и тихо произнес язвительным тоном:
— Вы видите то место, где вам нужно расписаться, не так ли, ваша светлость?
— Я не намерен подписываться именем…
— Подпишите, ваша светлость. Быстро. Вы должны. Другого выхода нет.
Быстрыми сердитыми росчерками пера Харпириас написал внизу свитка требуемое имя:
Амбинол, корональ, лорд. Ему это казалось чудовищным, почти святотатством. Несколько мгновений он пристально смотрел на фальшивую подпись; затем, прежде чем Коринаам успел возразить, добавил ниже:
Харпириас Малдемарский, от имени лорда Амбинола. И пусть король Тойкелла понимает это как хочет — или как может.
Он отдал королю подписанный свиток и получил в обмен второй. Тойкелла старательно нацарапал крупные, неровные, неразборчивые каракули в левом нижнем углу. Напротив Харпириас еще раз поставил имя короналя и еще раз прибавил под ним свое имя.
Дело сделано. Договор подписан.
— Гожмар, — произнес Харпириас. — Теперь заложники.
— Гожмар, — буркнул Тойкелла, сердито кивая, и подал сигнал. Двери в пиршественный зал распахнулись настежь, и неуверенными шагами вошли девять пленников из ледяной пещеры; впереди с безумными глазами шел Сальвинор Хеж Он бросился к Харпириасу и упал на колени.
— Мы уже свободны?
Харпириас показал пальцем на два свитка, лежащие перед ним на столе.
— Договор скреплен подписями. Мы уезжаем отсюда рано утром.
— Свободны! Наконец свободны! И ископаемые — я видел их снаружи у этого дома, принц, всю нашу коллекцию! Их нам тоже вернут?
— Отиноры дадут носильщиков, чтобы донести их до экипажей, которые мы оставили за пределами поселения, — сообщил ему Харпириас.
— Свободны! Свободны! Неужели это правда? — Палеонтологи вне себя от радости бросились обнимать друг друга. Некоторые казались совершенно обезумевшими от счастья; другие, по-видимому, с трудом верили, что их заточению пришел конец.
— Дайте этим людям мяса и пива, — велел Харпириас. — Это и их праздник тоже!
Тойкелла угрюмо взмахнул рукой в знак согласия Налили еще пива; принесли еще блюда с мясом. Но Харпириас заметил, что король отошел в сторону и стоит с мрачным видом, не принимая участия в празднике.
Может быть, Тойкелла замыслил какое-то предательство под конец пира?
И именно этим объясняется странное задумчивое настроение и ощущение напряженности, исходившее от него в течение всего вечера?
— Твой отец — что его сегодня тревожит? — шепотом спросил Харпириас у Ивлы Йевикеник.
Девушка заколебалась в поисках нужных слов — Ничего его сегодня не тревожит, — наконец ответила она.
— Он сам на себя не похож.
— Он устал. Он… да, именно в этом дело. Он устал.
Она даже не старалась придать убедительности своему ответу.
— Нет, — возразил Харпириас. Он сердито уставился на кончики пальцев и проклял ограниченность своего запаса отинорских слов. Затем, пристально глядя ей в глаза, потребовал:
— Скажи мне правду, Ивла Йевикеник. Что-то тут не так. Что именно?
— Он… боится.
— Боится? Он? Чего?
Длинная пауза.
— Тебя. Твоего народа. Вашего оружия.
— Но он не должен бояться. Теперь у нас есть договор. Мы гарантируем безопасность и свободу отинорам.
— Ты гарантируешь их, да, — ответила девушка. Горечь в ее тоне и ударение на слове «ты» объяснили Харпириасу все.
Король действительно был испуган. И сердит, и унижен; а прежде ему были незнакомы эти чувства. Тойкелла наконец понял, с каким противником он в действительности имеет дело, и это понимание заставило его невыносимо страдать.
Возможно, Ивла Йевикеник передала отцу некоторые рассказы Харпириаса о величии и великолепии Маджипура, его описания сверхобильных урожаев и богатств его быстрых рек, поведала ему о миллиардном населении, о двух мощных континентах, усеянных бесчисленным множеством огромных городов, и самое главное — о безмятежном величии Замковой горы и громаде королевской обители на ее вершине.
Все, что она поняла из его рассказов, — и, очень вероятно, умноженное и искаженное ее собственным безграничным воображением так, что подлинно великолепное превратилось в невероятно грандиозное, — все это Ивла Йевикеник рассказала Тойкелле, у которого и так голова шла кругом.
А затем он увидел энергометы в действии: как острые каменные утесы распадались под ударами лилового света, вылетающего из металлических трубок в руках маленькой армии Харпириаса, как, словно блохи, бежали ненавистные эйлилилалы, а вокруг них рушились скалы…
Неудивительно, что король впал в мрачное расположение духа. Впервые в жизни он столкнулся с силой, которую никак нельзя было заставить отступить, сколько бы он ни бушевал и ни грозился. Он начинал понимать правду о мире: у его маленького королевства нет никакой надежды устоять против мощи обширного неведомого царства, лежащего где-то за его заснеженными границами. Он постепенно осознавал, что могучий Тойкелла не больше чем блоха на теле Маджипура; и сама только мысль об этом причиняла ему боль. Ох, как же, должно быть, он страдает!
