Андрей Шевченко - Не жизнь, а сказка
Прошин застонал и указал ей на коврик у входной двери.
— Ну, если собралась тут жить — вот твоё спальное место!
Не тут-то было! Ивану от лягушки пришлось выслушать:
а) длинный перечень тягот и лишений, которым подвергал её Кощей;
б) ещё более длинный список лягушачьих пожеланий и удобств, необходимых ей для полноценного существования;
в) сравнение некоего богатыря-капитана Прошина с Кощеем и идентичность их поведенческих злоумышлений против свободолюбивой лягушачьей натуры;
г) а также, что кроме двух вышеозначенных особей мужского пола, все остальные мужики ничуть от них не отличаются, а только и думают, как бы в постель к ней, жабе, залезть!
На пункте "г" Иван не выдержал!
— Это Я к ТЕБЕ лезу?! Ну, знаешь…
От негодования он даже не нашёлся, что ещё сказать. Жаба, убедившись, что сказанное ею дошло до сознания хозяина дома, с достоинством плюхнулась на его кровать. Ивану пришлось довольствоваться стареньким диванчиком с торчащими из матраца пружинами.
С тех пор жизнь Прошина кардинально изменилась. Жаба оказалась настырным существом, имеющим на всё собственное и непререкаемое мнение. Ту неделю отпуска, что Иван выпросил у Нечаева, ему пришлось провести в хозяйственных заботах. Гигантская лягушка была, как выяснилось, существом чрезвычайно-чистоплотным, поэтому её указания по наведению порядка Ивану приходилось выслушивать с утра до вечера. Причём, не просто выслушивать, но и воплощать в жизнь. Однажды он не выдержал:
— Слушай, Мила, ты волшебная или нет?
— Конечно волшебная, что за вопрос!
— Тогда почему ты сама, как в сказках, по ночам не убираешься, хлеб не печёшь и покрывала не вышиваешь? — заорал Иван, нервная система которого за несколько дней знакомства с лягушкой изрядно пошатнулась.
— А ты сам пробовал такими ластами иглу взять? — веско спросила жаба, поднимая лапу.
Иван нашёл контрдовод:
— В сказках лягушки превращаются в девушек! Вот превращайся и шей!
— Неужели ты думаешь, что если бы я могла стать человеком, то ходила бы в этой ужасной личине?
Он так не думал — никакая девушка, ни за какие коврижки не согласится добровольно жить в образе лягушки.
— Между прочим, ты мне можешь помочь.
— Чем?
— Поцелуешь — вернешь мне человеческий вид! Я вообще не понимаю, почему ты этого до сих пор не сделал! Аль я не мила тебе?
Иван закашлялся, скрывая смущение. Попробуй, скажи, что лягушки ему не нравятся! Однако в словах Милы был смысл — стоило рискнуть. Во всяком случае, после того, как она станет человеком, можно будет смело выпроводить её туда, откуда явилась.
Он зажмурился, на ощупь нашёл лягушачью морду и быстро чмокнул её.
— А говорил, что чародей! — послышался унылый голос Милы.
Иван открыл глаза — она по-прежнему сидела в образе лягушки.
— Неправильно ты целуешь! Надо с чувством, с затягом…
От "с затягом" Иван наотрез отказался. А потому пришлось ему продолжать выполнять ценные указания захватчицы по приведению в порядок внутреннего убранства жилища.
К счастью, дом у него был небольшой: две комнаты, кухня и прихожая. Избушка и земельный участок в восемь соток достались ему в наследство от бабушки, покинувшей сей суетный мир пять лет назад. Дом был старый, но не гнил и не разваливался, в отличие от соседей-ровестников — в своё время дед Ивана не поскупился и привёз откуда-то бревна лиственницы. И за это Прошин не раз поминал добрым словом предка — в противном случае жабе непременно понадобилось бы устроить полный ремонт дома.
За неделю отпуска он устал больше, чем за три года безотпускной службы. И был более, чем счастлив, выйти на работу. До того момента, когда, собственно, это было необходимо сделать — до полвосьмого утра понедельника.
— А ты куда? — удивлённо спросил Иван у жабы, целеустремлённо прыгавшей вслед за ним по дорожке.
— Как куда? — не менее удивлённо переспросила она. — С тобой, конечно! Куда ты — туда и я!
— Глупости! — Иван нетерпеливо посмотрел на часы. — Я на работу иду!
— Барщину отрабатывать? — уточнила понятливая жаба. — Я тебе помогу. Буду стихи читать, чтоб тебе лучше работалось.
У Ивана волосы встали дыбом, когда он представил собственное появление в здании управления в сопровождении громадной жабы, декламирующей стихи.
— Слушай, Мила, нельзя тебе, понимаешь? Сиди дома, вечером я вернусь…
Услышав, что до вечера ей придётся сидеть в одиночестве, жаба окончательно укрепилась в желании пойти с Иваном. Никакие уговоры не помогли — жабья туша упорно тащилась вслед за капитаном. В полном отчаянии Прошин позвонил Нечаеву и попросил отгул, сказавшись больным.
Полдня переговоров с жабой не дали результатов — она и слушать не хотела, чтобы торчать в избушке взаперти. Логические доводы на неё не действовали, эмоциональные всплески и перлы устного народного творчества она пропускала мимо ушей. Она лишь молча сидела круглой тумбочкой у дверей, как подозревал Иван, чтобы не пропустить момент, если ему вздумается незаметно улизнуть.
Отчаявшись убедить настырное создание, Иван переоделся и отправился в магазин. Жаба, поняв, что раз суженый снял серый богатырский костюм с погонами, значит, на работу не пойдёт, не стала протестовать против краткого похода за продуктами. Тем более что они, продукты, уже готовы были повторить судьбу динозавров — то есть, исчезнуть окончательно.
Когда Иван забирал с прилавка пятикилограммовый мешок макарон, в голову ему пришёл дьявольски-хитрый план. Во всяком случае, так ему показалось в тот момент. Для претворения задумки в жизнь Иван приобрёл два трехлитровых баллона с пивом (марку не уточняю — здесь могла бы быть ваша реклама) и две бутылки водки. Дотащить все закупки за один раз он не смог, пришлось повторить поход, заодно, удвоив запасы спиртного. Продавщица, знавшая Прошина как человека практически-непьющего, откровенно удивилась, а в ответ на её недоумённый взгляд, Иван кратко пояснил: "Гости из тайги приехали".
Придя домой, Иван принялся высчитывать количество алкоголя, требуемое для обездвиживания жабы. Наверное, он неправильно решил эту задачу, потому что по расчётам выходило, что надо было покупать полную пивную бочку.
— Не, не может быть, она же меньше пивной бочки! — забывшись, вслух сказал Иван.
— Кто? — незамедлительно спросила жаба.
— Ты, кто же ещё! — не подумав, ответил Прошин.
Надо ли говорить, что после этих опрометчивых слов, ему пришлось выслушать много чего эмоционального, но малопознавательного? В качестве примирительного жеста Иван принялся стряпать. Мила, увидев "рожки-макарошки" с тушенкой, наотрез отказалась употреблять белых червяков, а попробовать согласилась только после того, как он наложил себе и съел целую тарелку.
