Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея
— И что теперь? — спросил он себя, и ответом ему была черная всепоглощающая пустота.
Ничего.
Но что-то все-таки было. Свет. Он мелькнул где-то впереди, и там, где он просачивался сквозь стволы колонн, вспыхивал бледный сердоликовый огонь. Ральднор отпрянул, но пламя нашло его лицо.
Это была девушка, несущая лампу. За три месяца, проведенные им в этом дворце, он уже навидался таких девушек в аллеях парка, окружавшего главный дворец, — величаво прогуливавшихся в отдалении, всегда в сопровождении слуг, всегда замысловато причесанных, с унизанными кольцами пальчиками. Но эта была одна. Она чуть склонила головку набок и улыбнулась ему опасной, любопытной улыбкой.
— И что это ты здесь делаешь, эм Катаос? Запрещенная интрижка с женой какого-нибудь Дракон-Лорда? И ты даже выбился из дыхания, спеша к своей возлюбленной?
Резкий переход от гнева, крови и бегства к этому кокетству оглушил его. Безумный план сошел с его губ еще прежде, чем успел полностью оформиться у него в мозгу.
— Я ищу аудиенции Повелителя Гроз.
— В самом деле? А ты честолюбивый.
— Где мне его найти?
— О, ты не сможешь его найти, — надменно отозвалась она. — Твое прошение должно пройти по надлежащим каналам, и это займет несколько дней. После этого, если повезет, тебе позволят минутный разговор с какой-нибудь мелкой сошкой. А я сомневаюсь, солдат, чтобы тебе повезло.
Ральднор чувствовал, как от утомления у него голова идет кругом. Он задумался, не прорваться ли ему в главный дворец, прикрываясь этим кукольным созданием, но куда ему было идти? Кроме того, в ее глазах он заметил то выражение, которое уже привык видеть на лицах висских женщин, когда они смотрели на него. Он решил испытать свою удачу с ней, поскольку иного выбора у него все равно не было.
— Я убил человека. Если стражники Катаоса найдут меня, мне конец.
— Если ты преступник, то, несомненно, заслужил кару, — сказала она, но перспектива увидеть, как его потащат на виселицу, не взволновала и не испугала ее.
— Это была самозащита, — сказал он.
— Ну, так все говорят. И что мне с тобой делать?
— Спрячь меня.
— Да неужели? А почему я должна это делать? Я главная фрейлина принцессы Астарис эм Кармисс, а ты кто такой, хотела бы я знать? Какой-то безродный оборванец с Заравийских улиц, вставший под знамена лорда-советника.
Позади него из гостевого особняка внезапно донеслись крики, а в колоннаде замелькали красные огни факелов.
— Решайся, дама принцессы, — сказал он. — Твое милосердие или их правосудие. Если меня схватят, к завтрашнему утру я буду годен только на корм червям.
— Иди за мной, — велела она.
И, развернувшись, она вместе со своим фонарем проскользнула между колоннами и нырнула в темные садовые аллеи дворца Тханна Рашека.
Наверху кремовой кляксой расплывалась луна, а в саду били фонтаны, перекрываясь арками над искусно обстриженными в виде статуй кустарниками. После нескольких последних минут схлынувшего безумия и гнева эта сцена показалась ему настолько нелепой, что его охватило бешеное желание расхохотаться. Он обвил рукой тонкую талию девушки, и она оттолкнула ее, хотя и не сразу.
— Я не потерплю от тебя дерзости, солдат.
— Твоя красота делает бессмысленными все запреты, — сказал он. Она уловила в его голосе смешинку и бросила на него любопытный взгляд.
— Дразнишь меня? Это так-то ты боишься смерти? Дальше не иди. Вот это место.
— Место для чего? Неужели я буду удостоен такой чести…
На этот раз она не оттолкнула его, но сказала строго:
— Видишь ту аллею? Он пойдет по ней, когда будет возвращаться из покоев Астарис, а потом пройдет мимо тебя.
— Кто?
— Тот, кого, по твоим словам, ты ищешь. Амрек, Повелитель Гроз. Эта дорога известна лишь немногим. Рассказав тебе о ней, я рискую жизнью.
— Я сражен твоим безупречным мужеством, — сказал он, целуя ее. Когда он наконец отпустил ее, она дрожала, но все же выговорила спокойным и негромким голосом:
— У нас еще будет время, если ты переживешь эту ночь. И помни: ты никогда меня не видел.
И, унеся с собой фонарь, она ускользнула, оставив его в одиночестве в темном бархате сада с запахом ее дорогих духов на руках.
Амрек сидел, не сводя глаз с женщины, которой предстояло стать его женой.
Я зачарован, подумал он внезапно, таращусь на нее, как последний дурак. Но, как ни странно, ни эта мысль, ни аналогия, пришедшая ему на ум, не обеспокоили его. «Что ж, на таких, как она, не просто смотрят, их пожирают глазами. Нескончаемый пир». Он не мог представить, что она утратит хоть какую-то часть этой красоты, даже с возрастом. Она должна умереть в тридцать или уж быть бессмертной, чем-то вроде богини, по ошибке вырвавшейся на свободу. Эти красочные фантазии плавали у него в голове, не вызывая никаких особых эмоций. Все это в целом было очень странно; он с самого детства был подвержен яростным приступам неистовства — подарочек от мамаши, как он с горечью предполагал. Они накатывали на него раскаленными волнами, точно возвращающаяся раз за разом болезнь. Не раз его охватывал страх, боязнь того, что он сумасшедший, пока безмерная гордость его положения не загнала этот страх в самый дальний уголок его сознания. Но вместе с этой женщиной в его жизнь вошел покой. Простая возможность сидеть вот так, совершенно неподвижно, как и она в своем резном кресле, оказалась чем-то вроде долгожданного мира, снизошедшего на его душу. Что удерживало его в этом покое? Это торжество красоты? Или просто какая-то часть ее неподвижности передалась окружающим ее вещам? Уж точно она не привезла ему этот подарок намеренно. Что бы она ни делала, все было на редкость безличным, как будто она совершенно не обращала внимание на то, что ее окружало. Его вдруг кольнула неожиданная ревность: а что если она точно так же не обращает внимания и на него, как и на все остальное?
— Астарис, — позвал он. Внутренние веки ее янтарных глаз, так похожие на кошачьи, приподнялись — но не полностью. Она смотрела на него, но вот видела ли? — О чем вы думаете?
— Мои мысли очень отвлеченные, мой господин. Как я могу выразить их вам?
— Вы очень уклончивы, Астарис. Когда я спрашиваю женщину, что она думала или делала, и она дает мне такой ответ, я неизменно заключаю, что она что-то скрывает.
— Мы все рождаемся в латах, — отозвалась она.
— Вы говорите загадками.
Она снова повернула голову, продемонстрировав ему профиль статуи. Казалось, он всегда видел ее такой — нереальной, искусственной.
— Ладно, я не стану упрекать вас в этом. Лучше расскажу, что думал сам, глядя на вас. Видите, я куда откровеннее вас. Я думал, что каждый день свободнорожденные мужчины и женщины делают из себя рабов, чтобы угодить мне. А вы одним своим присутствием, отказываясь открыть мне свои мысли, доставляете мне куда большее удовольствие, чем все вещи в мире.
