Макс Далин - Убить некроманта
— А можно, — говорю, — я побуду хорошим для тебя? На пробу?
Она расхохоталась.
— Ну уж нет, дорогой! Вот если бы я была героиней легенды — о, тогда бы я обожала Ричарда, ты бы меня украл, и я бы спросила, где ты прячешь ключ к своему каменному сердцу. А у тебя случился бы приступ желания побыть хорошим — и ты рассказал бы мне об этом. Ты знаешь, все жестокие чудовища рассказывают, где хранят ключи от каменных сердец, своим любимым женщинам… а те выбалтывают про это благородным героям вроде Ричарда. По крайней мере, так в балладах поется — но я, благодарение Создателю, не героиня этого вздора.
— То есть, — говорю, — ты бы не стала рассказывать?
Она потерлась щекой о мою руку.
— Ричарду? Даже под пытками.
Мы оба не строили никаких иллюзий. Разве что время от времени припадало желание поиграть.
— Здорово было бы, — говорил я тогда, — убить Розамунду и жениться на тебе.
— Дольф, — смеялась она, — ты бредишь. Я замужем.
— Ричарда тоже убить, — говорю.
— И у нас родится дитя с претензиями на обе короны…
— …и мы объединим Перелесье и Междугорье в одну непобедимую державу…
— …а дитя будет фантастической сволочью — с проклятой кровью батюшки и тонкой стервозностью матушки …
— …еще бы — ведь матушка будет сама его нянчить. Так что он еще учудит что-нибудь такое, от чего его корона воссияет над миром, а мир содрогнется…
— …да уж, учудит — вроде того что сделал ты, Дольф. — И мы оба начинали хохотать.
Все это звучало прекрасно, но было совершенно нереально. Каждого из нас привязали к своей стране, семье, гербу — как приковывают к столбу цепями. Бесконечные вереницы династических браков, рождений, смертей, приданого, договоров, фавора и опалы создавали между нами непреодолимую преграду.
Мы знали, что нам непременно помешают. Мы еще не знали как, но о том, что помешают, знали точно. Мы совершали очередное чудовищное преступление, когда ласкали друг друга в комнатушке под самой крышей, на постоялом дворе, брошенном хозяевами, — каждый из нас предавал собственный Долг.
И поэтому каждая минута казалась ценной — как крупинка золотого песка, да. Магдала говорила правду. Эти три дня теперь хранятся в самом тайном и охраняемом месте моей души — рядом с ожерельем Нарцисса.
К полудню на третий день около превращенного в мой лагерь постоялого двора появились герольды Ричарда.
Помнится, день был нежно-серый, как перламутр, теплый… дождь моросил. Снег начал сходить. Весь мир был серый, мягкий, ветер дул с юга… И послы Ричарда выглядели ужасно ярко на этом сером фоне — в своих двухцветных ало-зеленых плащах с его гербами и золотых шапочках. Остановились поодаль и трубили в рожки. Ну-ну.
Я вышел. Меня сопровождали скелеты и Магдала в одежде пажа. Мы оба совершенно не видели нужды пытаться что-то скрыть.
Они заткнулись, как только нас увидели.
— Давайте бумаги, — говорю. — Вы ведь приперлись с указом Ричарда?
Пожилой герольд — странно смотрелась эта морщинистая рожа под золотым колпачком — слез с коня передать мне свиток. Я сломал печать и развернул — это был не указ. Письмо. Я проглядел через строчку:
«Государю Междугорья, королю Дольфу… Будучи готовы разрешить к общему согласию конфликт, связанный… и признать за короной Междугорья поименованные… не можем поверить в наиприскорбнейшее дело… Льстим себя надеждой, что черные подозрения нас обманывают, но если… желательно, чтобы ваше величество разрешили вопрос, который нас терзает…»
— Магдала, — говорю, — твой муж уточняет, правда ли, что я тебя украл. Ответ писать?
— Передай на словах, — отвечает. — Мой отъезд с тобой отношения к войне и спорным территориям не имеет. Это наше семейное дело.
Магдала снова стала ледяная и неподвижная, как в дворцовой зале, — а рожа герольда пожелтела до тона старого пергамента. Герольды смотрели на Магдалу с таким ужасом, будто она была вампиром, вставшим при свете дня.
А я сказал:
— Я уже предупреждал Ричарда, что меня не интересуют его бредни. Как только что выяснилось, государыню Магдалу они тоже не интересуют. У вас есть остаток дня и ночь — завтра в полдень я получаю указ или начинаю веселье. Валите отсюда.
Пожилой герольд взглянул на меня безумными глазами и полез в седло. Остальные молчали и таращились, только один — может, еще не закаленный придворным развратом — выкрикнул:
— Государыня, вас околдовали?!
Услышав это, я понял, что именно люди называют «криком души». Магдала рассмеялась — и у них сделались такие лица, будто она извергла огонь изо рта.
Они уезжали в гробовой тишине.
— А Ричард сообразительнее, чем я думал, — говорю. — Надо же — догадался, где тебя искать.
— Для этого большого ума не надо, — сказала Магдала. — Просто он чрезмерно себя любит. Поскольку ему даже на минуту не может прийти в голову, что жена захочет сбежать от него по собственной доброй воле, — бедняжке Ричарду ничего не остается, как во всем винить темную силу. А кто у нас тут сила самая темная?
— Это как деревенские бабы верят в сглаз и приворот? — спрашиваю.
— Ну да. Ты же некромант. Кто, собственно, знает, на что ты способен? Что такое некромант?
— Я думал, — говорю, — все в курсе.
— О Дольф, — хихикнула, — ты же страшный. И на тебя можно свалить все. Ты в этом смысле ужасно удобен. На тебя можно свалить свою политическую дурость, и страх перед будущим, и неумение жить… и мою нелюбовь заодно. Вот так-то, государь мой, великий и ужасный!
— Да, — говорю. — Мы такие.
У меня появилась забавная мысль.
Эрнст, помнится, довольно долго артачился.
— Никто из блюдущих закон Сумерек не может переступить порог жилища живых без зова, — говорит. Будто я сам об этом не знаю. — Как сделаю это?
— Мне не интересно, — говорю. — Броди по снам, заглядывай в зеркала. Чему я тебя учу! Разве вампир не придумает, как взглянуть, что делается в жилище живых, если захочет? Давай, мальчик, если хочешь милости темного государя, — и показал ему перевязанное запястье.
Ну, он же не железный. Нет, мои драгоценные неумершие соотечественники прекрасно справлялись и сами — но меня заела амбиция. Любопытно, что он скажет.
И скажет ли. Как у малютки Эрнста насчет дворянской чести?
Он сказал. Не так красочно, как рассказывал Клод, но мне показалось вполне достаточно, для того чтобы составить полное представление.
— Его величество, — сказал, — в большом горе. Я полагал, что застану его спящим, но он не спал за полночь, беседуя с членами Малого Совета. Граф Фредерик убеждал его величество подписать указ о передаче короне Междугорья этих провинций, прочие вельможи умоляли буквально на коленях — а его величество кричал, что у него не поднимается рука и что ваше вероломство переходит всякие границы. Но указ был подписан в четверть второго пополуночи. А потом его величество сидел в своей опочивальне, смотрел на портрет государыни и плакал…
