Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту
— Отпусти! — кричала я в темноту, ударяя кулаками по земле.
Она была холодной. Еще несколько минут назад я не ощущала ничего подобного. Когда в последний раз меня пробирал озноб? На калиновой тропе, когда я прислонялась к едва теплому сторожевому камню. Потом нет. В чудесное исцеление я не верила. Исполнитель желаний убрал все ненужное. Обманул голову, но не тело.
И ушел. Иначе я бы не обхватывала себя руками, силясь унять дрожь. Не закусывала губу от боли, дернувшей правое подреберье. Холод, грязь, боль, гул и тяжесть в голове — это реальность. Я должна верить, я должна верить хоть во что-то, иначе мне конец. Я зацепилась за эти ощущения, пусть неприятные, зато целиком мои.
Мир сдвинулся. Я почувствовала это движение. Не снаружи. Изнутри. Евгений не менял окружающее пространство, он менял мое восприятие. Каждым прикосновением, которые меня так радовали.
Я сосредоточилась, продолжая вспоминать, отделяя настоящее от выдуманного.
Сколько раз после встречи с джинном на калиновом холме явидь брала меня хвостом? Ни разу. Потому что мне не нравился такой способ передвижения. Меня захлестнуло безумной надеждой, что зрение тоже вернется. Но, увы, мир менялся, но оставался таким же темным.
Фантазия осыпалась шелухой, обнажая настоящее. Заставляя почувствовать то, что было скрыто. Шепот, вихрь чужих убийственных мыслей, натянутая струна ожидания в животе. Переход близко.
Мысли закрутились в безумном хороводе, первую паническую «бежать», удалось приглушить. «Я вернусь за тобой», — всплыл кусочек воспоминания, кусок чужого ложного обещания. Я отмахнулась от него. Настоящее — вот что имело значение.
Я тяжело поднялась, вытянула руки и сделала пробный шаг, потом еще один и еще. Живот скрутило узлом. Я отпрянула в противоположную сторону и едва не закричала от страха. Non sit tempus было и там. Я медленно повернулась, обводя пространство вокруг дрожащей рукой. Безвременье было везде. И впереди, и сзади, и справа, и слева. Мало того, ледяные сосульки внутри будто бы нарастали, и с каждой секундой магия перехода становилась все сильнее и сильнее.
Я стояла на месте. Это значило одно — non sit tempus совершало невозможное, оно само шло ко мне. Святые, где же я? Любой переход — это дорога, ее-то под ногами и не было. Пространство без времени окружило меня со всех сторон. Я ушла в non sit tempus. Я все-таки потерялась.
— Здесь все не то, чем кажется. — Я коснулась пальцами разгоряченного лба, пытаясь изгнать из головы все поддельное, что вложил туда джинн, искаженную реальность, отвечающую моим желаниям.
— Трудно отличить правду от лжи? — раздался позади грустный голос.
Я мгновенно развернулась.
— Евгений? — В голосе страх смешивался с безумной надеждой.
Он ведь обещал вернуться? Он не может оставить меня здесь один на один с безвременьем. Сейчас я была бы рада даже маховику[6] из Дивного городища.
Голос был незнакомый. Молодой и печальный, но, имея дело с исполнителем желаний, нельзя полагаться на слух, обоняние или осязание, нельзя полагаться ни на что.
— Увы, — незнакомец шевельнулся и, видимо, протянул мне руку.
Едва почувствовав прикосновение, я отпрянула.
— Я не джинн, — сказал мужчина.
— Чем докажете?
— Ничем. — Спокойный голос без особого апломба, такому все равно, поверят в его слова или нет.
— Где мы?
Послышался горький смешок.
— То есть уверениям, что я не исполнитель желаний, вы не верите, а назови я любую стежку вроде Жаркого местечка, это станет правдой?
Я задрожала, если мы в Жарком местечке, мне конец. Вернее, я уже мертва, но пока еще могу ходить, говорить, думать. Святые, как несправедливо! Не хочу умирать.
— Успокойтесь, — голос стал ближе, — мы всего лишь в Кощухине. В том, что от него осталось.
— В Кощухине? И зачем мы здесь?
— Чтобы умереть, зачем же еще. Я все никак не могу решиться.
— Я не хочу, — озвучила я недавние мысли, меня трясло мелкой дрожью от страха и холода. От близости безвременья.
Фантазии джинна можно позавидовать. Зачем придумывать что-то новое, когда можно заменить одну стежку на другую? Отданное Поберково на отобранное Кощухино. Выстрелы, следы борьбы и отсутствие следов пожара — все то, чему я не находила объяснения, занимало предназначенное ему место.
— Не хочу, — я замотала головой, — не могу быть здесь!
— Мне жаль, — сказал незнакомец.
Впервые я не усомнилась в его словах.
В голове закрутились воспоминания и ложные картинки, которые я, безжалостно комкая, отбрасывала как ненужные. Не хватало информации, не хватало реальности, на которую я могла бы опереться.
— Кто вы? — повторила я вопрос.
— Макс.
— Я спросила не об этом.
— Знаю, — вздох, — я хранитель Кощухина. Хотя теперь вряд ли могу так называться, — говоривший отдалился.
Сколько шагов до границы non sit tempus? Три? Пять? Десять? Не больше. Я представила, как ноги обвивают щупальца тумана, с которым приходят мысли. Нехорошие мысли, чужие, но их так легко принять за свои. Надо уходить.
Тело бил озноб, я знала, что простыла, знала, что долго не выдержу. Холодно и сыро. Я не нечисть, чтобы отмахнуться от переохлаждения, оно запросто отправит меня в забытье. Как знать, может, видения джинна сменились бредом от высокой температуры, поэтому, даже если я войду в колышущееся безвременье, ничего не изменится.
Стоп. Так нельзя. Нельзя сдаваться даже во сне, иначе не проснешься.
Я вдохнула прохладный влажный воздух и подавила дрожь, боль острым крюком вцепилась в бок. Холод давно был у меня внутри.
— Мы в безвременье? — спросила я.
— Почти, — хранитель был грустным, — честно говоря, карман давно уже должен был схлопнуться.
— Карман?
— Карман, — подтвердил Макс. — Изобретение, — горький смешок, — для казни. Создают пузырь в безвременье, помещают приговоренного, и все. Либо сам свихнется и шагнет в non sit tempus, либо карман лопнет. Отсроченный приговор. Только сейчас он что-то уж очень отсрочился.
Исполнитель желаний не учел, что я опора стежки, пусть и другой. Этого хватило, чтобы продержаться вплотную к non sit tempus чуть дольше положенного.
— Максим, — позвала я.
— Вообще-то Максуд, — поправил он, — даже странно, какие глупые вещи начинают волновать на пороге вечности, — хранитель хмыкнул, — раньше как только ни называли.
— Значит, выхода нет? — спросила я, не обращая внимания на рассуждения, мне было не до этого. — Совсем? Ни там? Ни там? Ни там? — Я поворачивалась, указывая рукой в разные стороны, дерганые движения отдавали подступающей истерикой. — Нигде?
