Нил Гейман - Дети Ананси
Ему вспомнился голос миссис Дунвидди.
— М-м-м… — неуверенно протянул Толстый Чарли. — Мне нельзя давать обещаний. И взамен я должен попросить что-то равноценное. То есть мы должны поменяться.
Вид у Женщины-Птицы стал недовольный, но она кивнула.
— Тогда взамен я дам тебе кое-что равноценное. Мое слово. — Своей рукой она накрыла его ладонь, словно вкладывала в нее что-то, потом сжала, замыкая его пальцы в кулак. — А теперь произнеси вслух.
— Я даю тебе кровь Ананси, — сказал Толстый Чарли.
— Хорошо, — произнес бестелесный голос, ведь женщина исчезла, в буквальном смысле распалась на части.
Там, где она стояла, вдруг взмыла ввысь, точно потревоженная выстрелом, птичья стая и разлетелась во все стороны. Небо заполнилось птицами — их тут было больше, чем Толстый Чарли мог себе вообразить. Бурые и черные птицы кружили, клубились облаком черного дыма, большим, чем способно вместить человеческое сознание.
— Теперь ты заставишь его уйти? — выкрикнул Толстый Чарли в небо цвета скисшего молока.
Птицы скользили на фоне туч, и каждая вдруг изменила свой полет, так что с неба на Чарли внезапно уставилось гигантское лицо.
Губы размером с небоскреб складывали в небе в слова: гомоном и писком, когтями и клювами неведомое существо произнесло его имя.
Потом лицо распалось в безумный хаос, а составлявшие его птицы устремились прямо к нему. Стараясь защититься от них, Толстый Чарли закрыл голову руками.
Внезапно щеку ему обожгло острой болью. На мгновение он решил, что какая-то птица оцарапала его клювом или вырвала кусок кожи когтями. А потом открыл глаза и понял, где очутился.
— Хватит меня бить! — сказал он. — Все в порядке. Не надо меня бить!
Пингвины на столе почти догорели: головы и плечи у них исчезли, и огоньки теперь плясали в бесформенных черно-белых шариках животов, а лапы, точно в лед, вмерзли в черноватый воск. Три старухи смотрели на него во все глаза.
Внезапно миссис Ноулс плеснула ему в лицо стакан воды.
— И в этом тоже нет необходимости, — сказал Толстый Чарли. — Я ведь здесь, так?
В комнату вошла миссис Дунвидди. В руке она победно сжимала стеклянный пузырек.
— Нашатырь! — возвестила она. — Я же знала, что он у меня где-то есть. Купила еще в шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом. Посмотрим, есть ли от него еще толк. — Вглядевшись в Толстого Чарли, она нахмурилась. — Ах, он очнулся? Кто его разбудил?
— Он перестал дышать, — сказала миссис Бустамонте. — Поэтому я хлопнула его по щеке.
— А я плеснула ему в лицо воды, — сказала миссис Ноулс, — это помогло ему окончательно прийти в себя.
— Не нужен мне нашатырь, — вмешался Толстый Чарли. — Я и так мокрый, мне и так больно.
Но старческие пальцы миссис Дунвидди уже открутили крышку с пузырька, который она быстро сунула ему под нос. Отдергивая голову, Толстый Чарли все равно вдохнул нашатырный спирт. На глаза ему навернулись слезы, ощущение было такое, будто кто-то съездил ему по носу. С подбородка у него капала вода.
— Ну вот, — сказала миссис Дунвидди, — теперь тебе лучше?
— Который час? — спросил Толстый Чарли.
— Почти пять утра, — ответила, отпив из своей гигантской кружки кофе, миссис Хигглер. — Мы уже забеспокоились. Расскажи лучше, что с тобой было.
Толстый Чарли порылся в памяти. Нет, происшедшее не растворилось, как случается со снами, но ему казалось, что события последних нескольких часов переживал какой-то другой человек, и теперь надо связаться с этим другим с помощью доселе неопробованных методов телепатии. В голове у него все смешалось, многоцветное волшебство иного мира растворялось в буровато-серой реальности.
— Там были пещеры. Я просил о помощи. В пещерах жило много зверей. Никто не хотел помочь. Все боялись моего папы. Потом одна согласилась.
— Одна? — переспросила миссис Бустамонте.
— Одни там были мужчинами, а другие женщинами, — объяснил Толстый Чарли. — Эта была женщиной.
— Ты знаешь, что она такое? Крокодил? Гиена? Мышь?
Он пожал плечами.
— Я, наверное, вспомнил бы, если бы меня не начали бить и поливать водой. И совать мне под нос всякую гадость. От такого все мысли из головы улетучиваются.
— Ты не забыл, что я тебе говорила? — спросила миссис Дунвидди. — Ничего не отдавать? Только меняться?
— Да, — со смутной гордостью ответил он. — Да. Там был Обезьяна, он хотел фруктов, но я сказал «нет». Послушайте дайте мне выпить чего-нибудь покрепче.
Миссис Бустамонте взяла со стола стакан с чем-то.
— Мы так и подумали, что тебе понадобится выпить. Поэтому процедили шерри. Там может оказаться немного кулинарной смеси, но для здоровья не опасно.
Только тут Толстый Чарли заметил, что руки у него сжаты в кулаки. Он раскрыл правый, чтобы взять у старушки стакан. Потом вдруг остановился и уставился на свою ладонь.
— В чем дело? — спросила миссис Дунвидди. — Что там?
На ладони Толстого Чарли лежало черное, смятое и влажное от пота перо. И тогда он вспомнил. Все вспомнил.
— Это была Женщина-Птица, — сказал он.
Рассвет окрашивал небо серым, когда Толстый Чарли садился на переднее сиденье седана миссис Хигглер.
— Хочешь спать? — спросила она.
— Не очень. Как-то странно себя чувствую.
— Куда тебя отвезти? Ко мне? В дом отца? В мотель?
— Не знаю.
Она завела мотор и рывком тронулась от обочины.
— Куда мы едем?
Миссис Хигглер не ответила, только с шумом отхлебнула из своей мегакружки. Но, помолчав несколько минут, все-таки снизошла:
— Может, то, что мы сегодня сделали, к лучшему, а может, и нет. Иногда семейные дела лучше улаживать внутри семьи. Взять хотя бы вас с братом… Вы слишком уж похожи. Поэтому, наверное, ссоритесь.
— Надо думать, в ваших краях употребляют слово «похожи» в каком-то особом смысле, подразумевая на самом деле «как небо и земля».
— Не строй тут из себя англичанина. Я знаю, что говорю. Вы с ним одного поля ягоды. Помню, твой отец говорил: «Каллианна, мои мальчишки глупее…» — впрочем, неважно, что именно он сказал. Смысл в том, что сказано было про вас обоих. — Туг ей в голову пришла какая-то мысль. — Ха! Когда ты отправился туда, где живут старые боги, ты отца там видел?
— Кажется, нет. Я бы запомнил.
Она кивнула, и остаток пути они ехали молча. Наконец она припарковала машину, и они вышли.
Флоридский рассвет разливался прохладой. Сады Успокоения словно бы сошли с киноэкрана: по земле стелился туман, смягчавший все очертания. Миссис Хигглер толкнула маленькую калитку, и они вошли на кладбище.
