Свитки Серафима (СИ) - Осипова Иванна

Вперёд выступил один бородатый и кряжистый мужик.

— Отдай нам ведьму. С бесами она знается. По их наущению непотребное делает. Горожан в смущение вводит. Голова велел в острог её посадить, пока не откажется от дьявольских затей и не признает господа.

— И вы, люди, вспомните о боге, — оглядев толпу, ответил Серафим. — Всякая жизнь на радость миру. Не потревожит вас, не смутит дева боле. Здесь останется.

Недовольно люди шептались между собой. Тот, что впереди стоял, плотнее тулуп запахнул от весеннего ветра, бороду взъерошенную пригладил.

— Берегись её, скитник. Ты о господе толкуешь, а сам грех в обитель забираешь. И о себе подумай. По милости Головы нашего живёшь на земле.

— Одному Богу решать, где жить свободному человеку. Идите с миром. Оставьте мне разобраться с ведьмой.

Возмущённые голоса сделались громче. Мужик зло сплюнул.

— Дело твоё, но принесёт ведьма беду. Бесов призовёт, да лихих людей, что против бога идут. Жалеть будешь.

— Не тревожься обо мне, добрый человек, — улыбнулся Серафим. — Меня господь бережёт. А бесов мне не впервой изгонять.

С неохотой городской люд побрёл обратно через лес, так и не получив желаемого. Отшельник молчал, глядя им вслед.

— Мне уходить? — спросила, стараясь не смотреть Серафиму в лицо, гостья.

— Коль хочешь остаться, то гнать не буду. — Он чуть коснулся ладонью худого плечика, удивляясь чистой силе в девушке. — Найдём и тебе место, чтобы никто не мешал. Дело всегда найдётся.

С того дня часто видел Серафим, как маленькая фигурка девушки появлялась и исчезала во дворе. Улыбался он неведомо чему, наблюдая за тем, как спорилась работа. Вместе со всеми гостья хлопотала по хозяйству. В каждом уголке скита замечал он присутствие женской руки. Ночами долго горела лучина в келье, а утром в печи прогорали щепочки, кусочки дерева и коры, принесённые незнакомкой.

Серафим так и не ведал её имени. Разговаривали они мало. Приятно было знать, что где-то рядом родная душа, но новые и непривычные чувства смущали послушника. Поэтому избегал он долгих бесед, хоть и желал узнать больше. И строго следил Серафим, чтобы никто из общины не обидел девушку вольно или невольно.

Спустя месяц или чуть более богомаз Андрий повёл Серафима к источнику в роще. Отсюда носили воду в скит. Здесь он указал на нечто необычное. На высоком шесте крутились деревянные лопасти, обтянутые тонкой берестой. Ветер задувал в крылья, подгонял в вечном движении. Деревянный же черпак забирал воду, сливал в жёлоб. Прошли они по течению воды и оказались в собственном дворе, где наполнялась бочка.

— Чудеса, — задумался Серафим, осмотрев механизм. — Как мудро сделано. Вода сама в дом приходит. А коль бочка полная станет?

— Она на источник идёт и мельничку запирает, — отчего-то шептал Андрий и оглядывался.

— Она?

— Ведьма, — глаза богомаза округлились. — Правы были городские.

— Дева эта, такая же ведьма, как ты или я, — сурово поглядел на него Серафим.

— А как же⁈ — не унимался Андрий. — Не может божий человек придумать столь хитрую штуковину. Ещё и баба. Точно бесы помогали.

— Одумайся, ты ли это говоришь⁈ — изумился Серафим. — Не тебя ли обвиняли в знакомстве с сатаной? Не становись подобным слепым душой людям. Кто дар имеет и следует по пути, никогда не осудит. А только всегда поймёт собрата. Тебя странник по-своему одарил, а девушку иначе.

— Неженское это дело, — проворчал Андрий. — С деревом ремесленничать.

Серафим только головой покачал и ответил, как разумел:

— Нет мужских или женских дел. Есть дела, которые человек способен выполнять, либо неспособен. Дар не имеет рода или возраста. Он либо есть, либо его нет. И коли есть дар, то он найдёт как проявиться. У нашей гостьи свой путь. Как у тебя и меня. Не обижай её подозрениями. Она не заслужила. Господь дал ей знания, в которых нам ничего не понять. Так примем же их воплощение смиренно.

Застыдился богомаз, аж лицо покраснело.

— Ты мудр, Серафим, — поклонился он. — И, как всегда, прав. Мне совестно, что я плохо подумал об Аксинье.

— Аксинья? — удивился послушник, впервые узнав имя девушки.

— Её имя. Ты не знал?

— Я не спрашивал, — тихо улыбнулся Серафим.

Тем же вечером, встретив Аксинью во дворе, он поблагодарил её за придумку. Девушка в ответ кивнула и впервые чуть улыбнулась, на зарумянившихся щеках показались ямочки. Не просто было Серафиму перестать смотреть на сестру по дару, чьи глаза сияли живой силой. Он и сам будто становился сильнее рядом с Аксиньей. В мыслях приближал время главного служения.

Готов ли? Сомнения завладели сердцем.

— Недолго ждать осталось, — дева коснулась пальцами руки Серафима. — Свитки, написанные береги. Нужны будут в свой час.

Долго Серафим не отводил взгляда от тонких пальцев, израненных ножом и грубым деревом. Не жалела себя в деле Аксинья. Всё понимала. По краю тумана памяти прошла Василинка. Чужая совсем, обиженная на жениха, который странные дела затеял. Кому в голову придёт рваться в дорогу перед свадьбой и сытой жизнью до старости? Другой была Аксинья. Такая бы отпустила, а то и не убоялась вместе в неизведанное отправиться. Спокойно и светло сделалось Серафиму.

Несколько дней прошло, и однажды ночью отшельник увидел зарево над рощей. Разбудил Андрия, да остальных братьев общины. Побежали на место пожарища. Очень скоро увидели, как догорали ветряк и часть жёлоба. Огонь дымно пожирал дерево, тихо потрескивал. Затушили, залили из источника.

— Зачем мне нет покоя?

Аксинья стояла позади, не двигалась, руки безвольно повисли, словно переломанные. Пальцы подрагивали от сдерживаемого рыдания. Серафим с горечью в сердце обнял деву за плечи, ощущая и хрупкость её тела, и силу стального стержня, который помогал удерживать прямой путь дара.

— Зачем он заставляет делать то, что не нужно миру, — она говорила тихо, как сама себе рассказывала нечто тайное. — Но только так я могу обрести покой. Недолгий, тревожный, но покой. Так я могу дышать свободно. Пока новая жажда не завладеет сердцем. И сызнова не сомкнуть глаз, огонь в груди, если не подчинюсь зову. Я безумна или действительно одержима…

— Не просто так даётся дар.

Серафим коснулся русых волос, рассыпавшихся по плечам, мягких, струящихся будто шёлк. Она не успела привычно прикрыть их косынкой. И увидел, как сияет красотой и свежестью девичий лик. Желалось навсегда укрыть Аксинью в своих руках, защитить от непонимающего и жестокого мира. Серафим знал, что никогда не даст в обиду девушку, так внезапно ворвавшуюся в жизнь скита.

— Я безумна этим даром. Он не говорил, что будет так больно.

— Он? — Серафим мог и не переспрашивать.

— Ты знаешь его. Я вижу. Тебе так же дана мучительная жажда открыть миру, что хранишь. С того самого момента, как странник нашёл нас и посмотрел в душу. Так мы становимся отмеченными им, как и он сам отмечен.

— И чего он хочет от нас? — интересно стало послушнику, что Аксинья думает о служении.

— Странник хочет, чтобы мы делали свою работу, как исполняет её он. Дар одного человека, отданный миру, может намного больше, чем тысяча слов о жизни вечной. Только мало кто понимает.

— Например, те, кто гнал тебя по лесу…

— Они не злые, — Аксинья уже начала улыбаться. — Просто их мир похож на лукошко с ягодами, если оно наполнено — они не увидят и самого ценного у себя под ногами. А когда замечают, то страх потери охватывает души. Потому что приходится выбирать — либо высыпать собранное ранее, либо пройти мимо чуда. Только невдомёк им — мир намного шире: он вмешает, что ни пожелаешь. Можно отказаться от всего, а завтра получить втрое больше.

Серафим смотрел, как утихает пламя, а дым смешивается с утренним туманом. Ему приходилось уже отказываться от самого дорогого, приходилось отдавать всё, оставляя за собой пепелище. Ныне он знал, что обрёл много больше. Аксинья была права.

— Ты сможешь сызнова построить? — спросил он.

— Смогу. Даже если снова и снова спалят.