Мария Семенова - Поединок со Змеем
— Здравствуй, дедушка! А я твою свиту зашила! — и на Кия: — А ты кто? Фу, от тебя дымом пахнет…
Понял кузнец — уже облесела девочка, еще чуть, совсем лисункой станет, маленьким лешачонком. Он сказал ей:
— Пойдем-ка домой! Тебя мать ищет, зовет!
— Не пойду, — отмолвила девочка и губы надула: — Мне у дедушки хорошо, он меня белым хлебушком кормит, пряниками… вот!
Протянула ручонку, а вместо хлеба и пряников мох да сухой березовый гриб… Тут Леший вступился:
— Видишь, сама не хочет. Пускай у меня останется!
И уж протянул корявую лапу — по головке погладить. Только молодой кузнец чуть раньше успел: выхватил за плетеный шнурок серебряное колесо, громовый оберег. И как подменили девчонку! Завизжала, за Кия спряталась:
— Дяденька!.. Пойдем к маме скорее! Домой!..
Хотя по летам какой он ей дяденька — так, братец старший, едва бородку завел.
— Не серчай, дед, — сказал Кий. — Люди к Людям, а Лешие к Лешим, негоже иначе.
Взял девочку на руки, завернул в теплый плащ, выглянул в двери: утро уж близко. А старый Леший сел на подгнившую лавку и горько загоревал:
— Опять я один…
На рубахе его были заплаты, положенные детской рукой, старательной, но неумелой.
— Ты вот что, дед… — молвил Кий поразмыслив. — Боровой Леший отцу сказывал… В березняках за рекой лешачиха, слышь, овдовела, лешачата малые осиротели…
— Правда?.. — вскинулся Леший. — А где, скажи, те березняки за рекой?..
На том распростились. А чтобы Кий не плутал с девочкой на руках, Леший скатал из мха и травы зеленый клубочек, пошептал над ним, кинул под ноги кузнецу. Запрыгал клубочек и побежал прямохожим путем через лесные чащобы, вывел Кия к знакомым местам, на край опушки, тут и рассыпался. Вот выплыл в небо светлый Даждьбог, и разом запели в деревне все петухи, а встречь кузнецу побежала заплаканная женщина:
— Дитятко!..
Подумалось Кию — вправду что ли схватилась баба за ум. Он так и не взял драгоценного узелка:
— Прибереги, дочке сгодится, как подрастет.
Скотий бог и волхвы
Змей Волос меж тем в самом деле летал по белому свету, пробовал силу. А силушка, честно молвить, была, что и не всяким словом опишешь. Как-то раз беспечные Люди не погасили костра; взвился рыжекудрый Огонь, погнал прочь зверей, стал самих охотников настигать. Совсем отчаялись Люди, но заметили пролетавшего Змея и дружно взмолились:
— Избавь! Помоги!..
— А что вы мне за это подарите? — наученный жадной Мораной, спросил немедленно Змей.
— Все отдадим, чем богаты! — закричали охотники. У них уже волосы скручивались от близкого жара.
Тут Змей Волос и показал, за что звали его Сосуном-Цмоком. Как смерч, подлетел к ближнему озеру и мигом высосал чуть не до дна. Запрыгали рыбы, выскочил Водяной, долго махал вослед кулаками… а Змей взлетел над пожаром, выплеснул воду, погасил жгучее пламя. И спасенные охотники не поскупились: устроили пир, накормили Змея досыта, напоили допьяна. Стали славить его, другим рассказывать, кто сам не видал.
Случился меж гостей человек, у которого в саду сохли яблони, давно не поенные дождем. Никак не мог нерадивый хозяин дозваться Перуна, не то грешен был, обидел чем-то Небо и Землю, не то просто лениво молился светлым Богам. Поклонился он Змею, попросил помочь. Тому что! Щедро облил сад, и воспрянули, зазеленели деревья, налились яблоки на ветвях — румяные, сладкие.
И еще были дела. У кого-то съел проголодавшийся Волос половину овец, а когда пастух его пристыдил — благословил оставшуюся половину: выдернул у себя из шкуры шерстинку, бросил на стадо. С тех пор начали овцы толстеть, обрастать роскошным руном и славно плодиться — все только завидовали и диву давались. Сказывают, тогда-то Волоса в самый первый раз назвали Скотьим Богом и урядили святилище. Только не на горе поднебесной, где от века клали требы Перуну, а в сырой низине, где изобилуют змеи. Поставили идола, одновременно похожего на бородатого мужа, на медведя и на козла — ибо много сутей было у Волоса, во все умел превращаться. Нашлись и умудренные Люди, лучше других научившиеся разговаривать со Змеем и вызывать его на подмогу, обливая идола водой. Эти Люди ставили избы при святилищах, собирали дары, устраивали в честь Скотьего Бога жертвенные пиры в благодарность за урожай и приплод. За то стали прозывать их жрецами. А ходили они, подражая своему Богу, в звериных личинах и меховых одеяниях шерстью наружу, и по тем одеяниям, мохнатым, волосатым-волохатым, нарекли их еще волхвами. Потом уже волхвами назвались все: и те, что творили требы Перуну, и те, что кланялись Солнцу, и те, что беседовали с Огнем.
Что поделаешь! Лики старших Богов — Неба с Землею, Отца Сварога с Матерью Макошью — лишь для немногих Людей были, как прежде, отчетливы. Большинство им уж и не молилось, запамятовало, как еще раньше запамятовали Живу-Живану, Великую Мать. Начали рождаться новые Боги, и часто, как в каждой речке свой Водяной — свои у всякого племени, у всякого рода…
А только Земля все равно на всех одна, как ее ни дели. И Солнце, и Небо над головой…
И такие нашлись меж Людьми, что вовсе забыли пашню и ремесло, забыли, как добывается хлеб. Стали те Люди приманивать Скотьего Бога яичницей и молоком, до которых он был великий охотник, и лакомка Змей летал к ним ночами, скрываясь от Солнца, да и от Месяца: побаивался. Таскал новым друзьям из подземных пещер несчитанные богатства. Оттого у этих Людей на руках не водилось мозолей, зато избы от достатка только что не ломились. Говорят, он и до сих пор к иным прилетает. Огненным клубом падает в темноте средь двора, оборачивается человеком… Сказывают, дружат с ним все больше купцы, торговые гости. Возят с собой деревянные изваяния и прежде, чем затевать торг, молятся и потчуют Волоса. Оттого пошла поговорка — без Бога ни до порога, а с ним хоть и за море. Еще сказывают, прибыльно дружить со Змеем, но и опасно: норовист Волос и дружбы не помнит, чуть-чуть не угодишь — и избу спалит, и товар…
Но все это было потом. А тогда Люди просто заметили, что шерстинки, потерянные зверями, начали сами собой обретать злую, бессмысленную жизнь и сновать в воде, норовя укусить, всосаться под кожу. Их так и рекли: живой-волос, и плодились они в стоячей жиже низин, поблизости от святилищ Скотьего Бога. Теперь таких нет, а имя перешло на безобидного червячка. Но Люди, которым он попадается, нередко казнят его по ложной памяти, безо всякой вины.
Самый сильный
Чернобог и злая Морана множество раз посылали питомца за синим льдом для колдовского гвоздя. И все без толку. Змей Волос улетал плавать по морю, пугать Леших и Водяных, тешиться у хлебосольных Людей. А коли где-нибудь видел красную девку — вовсе беда. Оборачивался молодцем-раскрасавцем, речи ласковые заводил, начинал подарки дарить. И сколь многие заглядывались в его радужные глаза, оставляли былых женихов, радовались объятиям Змея! И ходили в золоте-серебре, в драгоценных нарядах… пока не прискучивали.
Говорят, от них-то пошло новое колено Людей, изрядно похожих на Волоса. Они не злобны по сути, но предпочитают, чтобы за них думал и выбирал кто-то другой. А ведь злой воле легче легкого утвердиться там, где нет своей собственной. Вот почему до сего дня гораздо больше творящих зло по глупости или по трусости, чем настоящих злодеев.
Однажды Морана смекнула, что Волос так и не вспомнит ее поручения, и молвила:
— Ну, довольно! Подставляй-ка спину, бездельник! Поднимешь меня на гору, сама пойду лед добывать…
— А ну его, этот лед, — заартачился было Скотий Бог. — Не полечу, неохота.
— Ты мне перечить собрался? — взъярилась Морана. — Подставляй, сказываю, хребет! А не то в козявку ничтожную превращу!
Змей Морану боялся, знал — не хвасталась, могла и превратить. Дал себя оседлать, взмахнул крыльями, полетел. Покорно занес мерзкую ведьму, как было приказано, на макушку самой высокой горы. Уселся ждать на скале… и надо же, тотчас разглядел далеко-далеко босоногую молодую девчонку, шедшую с корзиночкой через лес. И мигом утратил свой невеликий разум Скотий Бог, Волос-богатый. Распластал перепончатые широкие крылья —
и слыхом не слыхал, как кричала вслед, звала его злая Морана.
Девчонка же была не кто иная — Киева молоденькая невеста. Спешила к любимому в кузницу, несла добротную снедь: мягкий хлеб, узелок свежего творога. Вдруг прошумело что-то над лесом, и, отколь ни возьмись, вышел встречь из кустов разодетый красавец:
— Пойдем со мной, девица! Назовешься моей, а уж я тебя награжу…
Скольким девкам подобной речи было довольно! Но невеста кузнеца только попятилась:
— Безлепое слово молвишь, удалец незнакомый… Есть у меня любимый жених, его и целовать стану, он меня и женой назовет…
Не привык Змей к твердости девичьей, не понял отказа.
— А мы жениху не скажем, — заулыбался в сотню зубов. — Я тебе дорогие подарки стану носить…
