Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип

– Да ну его! Забудьте, все ведь хорошо. Не хочу я никакой компенсации, ежели для нее на все эти глупые вопросы отвечать надо. Не просил я ее!

– Не просили, верно, – согласился Малкольм самым невинным и утешительным тоном. – Но, боюсь, теперь, когда процесс запущен, остановить его мы уже не сможем. Давайте просто уберем с дороги этого третьего человека, который с ножом. Вы с ним были знакомы?

– Никогда я его… Не было никакого третьего человека!

– Сержант Пастон сказал, вы оба очень удивились, когда он вдруг дал сдачи.

– Никакой он не сержант, он констеб… – Тут Моррис, наконец, замолчал.

– Вот я вас и поймал, – сказал Малкольм.

Багровая волна медленно поднялась по шее Морриса, залила щеки. Кулаки его сжались и так вдавились в стол, что все руки до плеч затряслись.

Деймон рычал все громче, однако Аста ясно видела, что в атаку пес не бросится, потому что насмерть перепуган.

– Ты… – Горло у Морриса перехватило. – Ты не с Королевской почты!

– У тебя только один шанс, – сказал Малкольм. – Расскажешь мне все, и я замолвлю за тебя словечко. Промолчишь – и пойдешь под суд за убийство.

– Ты не из полиции! – прохрипел Моррис.

– Нет. Я кое-откуда еще. Но ты не отвлекайся. Я уже знаю достаточно, чтобы засадить тебя за решетку. Рассказывай все, что знаешь про Джорджа Пастона.

Решимость оставила Морриса. Деймон его попятился, пытаясь оказаться как можно дальше от Асты, а та просто стояла и смотрела на него.

– Он… он весь кривой-переверченный. Из полиции, но гнилой, как сам черт. Сделает что угодно, достанет что угодно, сопрет, убьет. Я знал, что он убивец, но никогда не видел, как он это делает. Вот до этого самого…

– Значит, Пастон убил того человека?

– Да! Да! Не мог это быть я, он мне тогда уже ногу порезал. Я на земле лежал и ничего сделать не мог.

– Кто был жертвой?

– Не знаю! Зачем мне знать? Плевать вообще, кто он такой!

– Зачем Пастон хотел на него напасть?

– Приказали, почему же еще!

– Кто приказал? Откуда приказ пришел?

– Пастон… Над ним кто-то есть, кто говорит, какую работу надо сделать, понятно? Не знаю, что за человек такой.

– Пастон никогда тебе ничего не объяснял?

– Нет, я знаю только то, что он скажет, а говорит он мало. А мне и незачем. Не хочу знать ничего такого, отчего потом только хуже будет.

– Хуже уже некуда.

– Так я же не убивал! Не убивал я! Об этом вообще разговора не было. Надо было только пристукнуть его слегка да сумку забрать… рюкзак, что он там нес.

– И вы забрали?

– Нет, у него ничего при себе не было. Я Джорджу и говорю: смекаешь, мол, у него наверняка что-то было, наверное, на вокзале оставил или передал кому…

– Когда ты это сказал? До или после убийства?

– Да не помню я! Несчастный случай это был! Не собирались мы его убивать.

Малкольм принялся записывать – минуту… две… три. Моррис сидел кучей, не двигаясь, словно у него кончились силы. Деймон жалобно скулил и хныкал у его ног. Аста, все еще настороже, сидела тихо и не сводила с него глаз.

– Этот человек, от которого Пастон получал приказы… – заговорил Малкольм после долгого молчания.

– А чего он?

– Пастон хоть что-нибудь о нем говорил? Имя, может, какое упоминал?

– Он из этих, университетских. Это всё, что я знаю.

– Не всё. Ты знаешь гораздо больше.

Моррис на это ничего не сказал. Его пес лежал на полу, плотно зажмурив глаза. Но стоило Асте сделать к нему шаг, как тот вскочил, словно подброшенный пружиной, и спрятался за стул своего человека.

– Нет! – вскрикнул Моррис, тоже отшатываясь.

– Как его имя? – нажал Малкольм.

– Талбот!

– Просто Талбот?

– Саймон Талбот.

– Из какого колледжа?

– Из Кардинала.

– Откуда ты это знаешь?

– Пастон говорил. Сказал, мол, на него что-то есть.

– Пастон что-то про него знает?

– Угу.

– Говорил что?

– Не-а, может, хвастался просто.

– Говори все, что знаешь.

– Не могу! Он меня убьет. Не знаете вы Пастона. Этого он никому вообще не говорил, только мне, а ежели узнает, что до вас дошло, смекнет, что через меня, как пить дать… Я и так уже слишком много сказал. Врал я! Ничего я вам не говорил!

– Ну, значит, мне придется самому расспросить Пастона. И я уж постараюсь, чтобы он узнал, как ты мне помог.

– Нет-нет-нет, не надо! Он ужасный человек, ужасный. Вы и представить не можете, на что он способен. Ему человека убить – раз плюнуть. Тот, у реки, – он его как муху прихлопнул! Как муху, ей-богу!

– Пока ты мне рассказал недостаточно про этого Талбота из Кардинала. Ты в лицо его знаешь?

– Нет. Где бы я его видел?

– А Пастон его откуда знает?

– Талбот этот… он по связям с общественностью в своей группе колледжей. Если им нужен кто-нибудь в полиции – все равно зачем, – тогда они к нему обращаются.

Это уже было похоже на правду. Во всех колледжах была принята такая система. Прокторы – университетская полиция – занимались внутренними дисциплинарными вопросами, но считалось, что для укрепления отношений между колледжами и миром за пределами ученого сообщества следует поддерживать неформальные контакты с полицией.

Малкольм встал. Моррис был так напуган, что вжался в спинку стула. От Малкольма это не укрылось, и Моррис это тоже понял.

– Скажешь Пастону хоть слово, – предупредил его Малкольм, – я тут же узнаю. И тогда ты покойник.

– Пожалуйста… – тот из последних сил ухватился за рукав своего палача, – не сдавайте меня ему. Он же…

– Руки.

Моррис выпустил рукав.

– Если не хочешь оказаться с неправильной стороны от Пастона, держи язык за зубами, – сказал Малкольм.

– Да кто же вы такой, а? Карточка-то вон ненастоящая! Вы ж не с почты, это точно!

Малкольм вышел, не ответив. Позади заскулил деймон Морриса.

– Саймон Талбот, – сказал Малкольм Асте, когда дверь за ними захлопнулась. – Так-так.

Глава 13. Дирижабль

Пантелеймон знал, что передвигаться можно только по ночам, а днем нужно прятаться. Это сомнению не подлежало. Кроме того, нужно было держаться реки: она приведет к центру Лондона, а оттуда – в доки. Вдобавок у реки полно мест, где можно спрятаться, – больше, чем по обочинам дорог. А с большим городом он разберется, когда, наконец, туда попадет.

Путешествие давалось ему тяжелее, чем он предполагал. Он привык бродить под луной по Оксфорду, где знал наизусть каждый уголок, но дальний путь – совсем другое дело. Очень скоро Пан обнаружил, как ему не хватает возможностей Лиры – сверяться с картами, задавать вопросы, открыто действовать в мире людей. Поначалу ему этого недоставало даже больше, чем ее прикосновений, мягкости ее тела и запаха ее теплых волос (если она несколько дней не мыла голову), – а по всему этому Пан скучал ужасно. В первую ночь он вообще не смог заснуть, хотя и нашел замечательную мшистую ямку между корнями старого дуба.

Но возврата к прошлому не было. Жить вместе они больше не могли. Лира стала просто невыносимой – с этой ее самоуверенностью и снисходительной полуулыбкой, появлявшейся на ее губах всякий раз, когда он заговаривал о вещах, о которых она раньше слушала с таким удовольствием, или начинал критиковать этот гадкий роман, исковеркавший её душу.

Именно «Гиперхоразмийцы» и были целью его поисков – по крайней мере, на первое время. Он знал, как зовут автора: Готтфрид Бранде. Он знал, что Бранде был, а может, и остается профессором философии в Виттенберге. Других сведений из мира фактов и здравого смысла у Пана не было, придется обходиться этим. Зато в мире грез, мыслей и воспоминаний Пан чувствовал себя как дома и был совершенно уверен: кто-то украл у Лиры воображение, и теперь он, Пан, должен разыскать его и вернуть ей – где бы оно ни было.

– Что нам известно об этом Саймоне Талботе? – спросила Гленис Годвин.

Директор «Оукли-стрит» сидела в гостиной Чарльза Кейпса в Уикем-колледже, вместе с самим Кейпсом, Ханной Релф и Малкольмом. Утро выдалось ясным и свежим, в открытое окно сияло солнце, в его лучах ярко блестел пятнистый мех циветты – парализованного деймона Гленис, лежавшего на письменном столе Кейпса. Годвин и Кейпс уже прочитали все документы, которые скопировал Малкольм, и теперь с интересом выслушали все, что удалось выудить у Бенни Морриса.