Наталия Шитова - Уникум
— Я хочу знать, кто виноват в том, что произошло с моим братом.
Кошарский подвинул к себе стопку документов и стал ее перетасовывать, вытаскивая листы из середины и перекладывая их в определенной последовательности.
— Да вы садитесь, молодой человек, — как-то вдруг обыденно вздохнул председатель, указав рукой на кресло для посетителей. — Разговор наш, видимо, затянется…
Оказавшись в низком уютном кресле, Егор сосредоточил взгляд на холеных руках председателя. На физиономию Кошарского ему смотреть совершенно не хотелось.
— Если я вас правильно понял, Егор… Вас ведь так зовут? Так вот, если я правильно понял, вы собрались обвинить меня в том, что я намеренно причинил вред Родиону Березину… Я правильно излагаю?
Этот седовласый франт отлично знал, как разговаривать с каждым из Березиных. На Родиона он наскакивал, как на равного, Егор же заслужил всего лишь его брезгливое снисхождение.
Будничный тон Кошарского выводил Егора из равновесия:
— Если я разберусь и выясню, что это дело рук вашей компании, я не буду зря тратить слова на обвинения. Я…
— Я вас понял, Егор, — оборвал его Кошарский. Помолчав, он печально взглянул на собеседника. — Вы хотя бы воспринимаете членов Гильдии всерьез, в отличие от вашего брата. Значит, и я со своей стороны могу серьезно с вами поговорить. Я очень рад, что вы ко мне пришли…
— Рады? — переспросил Егор в изумлении.
— Да. Возможно, днями я и сам бы связался с вами…
— Зачем?
Кошарский аккуратно отложил документы, встал из-за стола, одернул пиджак и подошел к окну.
— В происшествии с вашим братом, Егор, много неясного, но для людей сведущих кое-что представляется естественным и объяснимым. По крайней мере, я могу предположить кое-что. Но прежде, чем ополчаться на меня, все ли возможности вы рассмотрели? Всему виной может быть кто-то из клиентуры Родиона…
— У брата нет клиентуры. Он в большей степени шоумен, чем практикующий экстрасенс.
— Да, согласен, он скорее шоумен, — отозвался Кошанский. — Но он и практикующий экстрасенс, хоть и в несравнимо меньшей степени… И у меня есть особое мнение, нечто вроде версии…
— Не надо мне ваших версий, господин Кошарский, — поморщился Егор. Не приплетайте сюда несуществующую клиентуру Родиона. Я слышал именно в этих стенах вполне конкретные угрозы!
— Вы все же считаете, что приступ, случившийся с Родионом — это месть Гильдии непокорному, не пожелавшему вступить в ее ряды? Вы заблуждаетесь.
Конечно, Родион в пятницу меня довел… Но я не собирался претворять в жизнь те самые угрозы, о которых вы говорите. Я не кровожаден. Я наоборот, знаете ли, подвержен патологическому состраданию к людям… — с тяжелым вздохом поведал вдруг Кошарский.
Егор скорчил неопределенную гримасу. Истолковать ее при желании можно было весьма многовариантно. Но Кошарский стоял, отвернувшись к окну, выходящему в мрачный двор, и не наблюдал за реакцией Егора.
— Да-да, я часто бываю непростительно неосторожен в своем мягкосердечии. Вот например, я не только взял на работу человека без прописки, который приехал неизвестно откуда. Я еще и разрешил ему поселиться прямо здесь… Пожалел бездомного интеллигента… — печально сообщил Кошарский.
— Да, великий подвиг милосердия… — фыркнул Егор. — И что с того?
Председатель оторвался от созерцания проржавевшей крыши и, повернувшись к Егору, присел на угол своего изящного письменного стола.
— Увы, молодой человек, теперь по прошествии нескольких месяцев мне приходится раскаиваться… Моя жалость и неосторожность обходится мне дорого. И похоже, что без вашей помощи мне не обойтись.
— В каком смысле? — удивился Егор.
— Хм… — помялся Кошарский. — Не в укор вам будет сказано, дружок, но я представляю разницу между вами и вашим братом. Я больше рассчитывал на Родиона. Сила его способностей так очевидна… Но обстоятельства изменились. И я думаю, что сейчас никто, кроме вас не в состоянии помочь мне… Именно поэтому я и собирался сам с вами связаться.
Егор напряженно искал в словах Кошарского скрытый подвох. Он ожидал от председателя Гильдии чего-то иного, чего-то вызывающего… Просьба о помощи в устах Кошарского казалась коварной насмешкой над лопушком-Егорушкой.
Егор насторожился.
— Не надо таращить на меня глаза… — кисло пробормотал Кошарский. Или вы и вправду удивлены?
— Удивлен? Черт возьми, господин Кошарский! В пятницу…
— Ох, эта чертова пятница! — вздохнул Кошарский. — Поймите же: за моей спиной тогда сидели люди, преследующие определенные цели. Мои коллеги по Совету до сих пор жалеют о том, какой толстый денежный мешок вывернулся из их лап. Но мне лично хотелось заключить с Родионом договор о всестороннем сотрудничестве. Ваш брат действительно оказался уникальной личностью, и мне жаль, что все так повернулось…
— Вам жаль, а Родион при смерти! — разозлился Егор. — Если вам и нужна чья-то помощь, то уж во всяком случае не моя. Если в вашей конторе нелады с чудесами, то я вам никак не пригожусь. Я не экстрасенс, я мало на что способен и не имею никаких рычагов, чтобы влиять на кого бы то ни было. Моя персона в отсутствие Родиона вообще ни для кого не имеет абсолютно никакого значения. Так что я даже с грехом пополам не cмогу быть полезен вашему бизнесу, если бы и захотел…
— Черт бы взял этот бизнес!! — возопил вдруг почтенный психотерапевт и, как мальчик, подскочил со стола. — Я не о бизнесе, я о шкуре своей пекусь! По крайней мере, в последнее время!!
Он перестал орать, снова опустился на край стола, закатил глаза и рывком ослабил узел своего безупречно модного галстука. Лицо его побагровело.
— Вам плохо? — вежливо осведомился Егор.
Кошарский отмахнулся и сказал раздраженно:
— Прошу прощения, я кричу не на вас, больше на себя…
— Так вы бы заканчивали эту беседу, а то получите инсульт из-за моей несговорчивости. Говорите прямо, что вы от меня хотите, если, конечно, и вправду хотите…
Егор нервно качнулся, словно собираясь встать, и Кошарский, подняв руку, неторопливо заговорил, тщательно подбирая слова:
— Не уходите, Егор… Дело в том, что мне нужна действенная поддержка… скажем так, практически постороннего человека… — проронил Кошарский. Он старался держаться спокойно, но Егор заметил, как бешено бьется какая-то жилка на виске у почтенного дядюшки. Кошарскому по всему полагалось быть невозмутимым, но это у него как-то плохо получалось.
— Я слишком посторонний, господин Кошарский. Настолько посторонний, что категорически вам не подхожу.
