Максим Субботин - Пламя разгорается
Страх пришел теперь, вместе с осознанием того насколько близки они были к краю пропасти. Задрожали руки. Все, что произошло потом, оставило самые смутные воспоминания. Дезире отчетливо чувствовала лишь одно: ей не хватает уверенных, успокаивающих объятий. Без них она одна в колючем мраке. Но ему надо идти. Она это понимала. Ани гладила ее по голове. Девочка не плакала, и Дезире стало стыдно за свою слабость. Даже находясь на грани срыва, она чувствовала окружающую ее боль. Кто-то уходил. Уходил навсегда. Но даже боль не могла затмить давящего, нарастающего беспокойства. Дезире слышала, что остался всего один инквизитор. Знала, что Йарика обязательно с ним справится. Но тогда откуда такая неуверенность? Девушка уже привыкла не отмахиваться от собственных ощущений. Привыкла доверять им, прислушиваться к ним — пусть еще неясным и размытым. Что-то определенно надвигалось. Что-то неотвратимое и неясное, а потому пугающее.
* * *Туман заметно рассеялся. Йарика вжалась в поросший мхом кирпичный откос у стены и пристально всматривалась в направлении сгрудившихся мотоциклов. Именно сгрудившихся: если в самом начале нападения инквизиторов они стояли, то теперь валялись.
Высовываться раньше времени шивера не собиралась: пусть Рурк пошумит, порычит, привлечет внимание. Последний инквизитор вполне мог сменить позицию, попытаться вслед за товарищами пробраться в замок, просто затаиться. Вот чего он точно не мог — так это сбежать. А значит — несмотря на близкую победу, следует быть осторожными. Вновь недооценить возможности преследователя Йарика не желала. К руке, принявшей разряд "энергетического кулака", хоть и вернулась способность действовать, но боль засела глубоко и время от времени напоминала о себе. В дополнение к руке болело плечо, ребра. Спустя несколько минут из обращенного к мотоциклам окна послышался шум. Там ругались. Йарика отчетливо различила длинные тирады Кэра и короткие, рубленые рыки вурста. Понятно: тихо привлечь внимание не удалось, решили действовать наверняка. Несмотря на сосредоточенность, шивера не смогла сдержать улыбки. Эрсати заявлял, что в основе многих человеческих мифов лежат встречи с представителями параллельных миров. В том числе — вурстами. И именно неразговорчивые громилы стали прототипами огров, орков и прочей большой, глуповатой нечисти. Что если бы пращуры его, Рурка, проявили хоть немного терпения и такта, то вполне могли предстать на страницах легенд и преданий в виде бесстрашных, могучих воинов, а не тупых великанов с интеллектом, равным интеллекту трухлявой коряги. Вурст не пытался оправдываться, ссылаясь на то, что без умолку болтают лишь те, у кого в голове пусто. В другое время и в другом месте шивера с удовольствием бы присоединилась к столь трогательной беседе, но не теперь. Реакции на перебранку нет! Ни подозрительного движения, ни звука, не говоря уж о выстрелах. Плохо… постоянно чувствовать себя в объективе прицела — приятного мало. Вдруг она услышала всплеск. Показная ругань отошла на второй план. Новый звук шел от мотоциклов. Точнее, из воды в нескольких метрах дальше по дороге. Точнее сказать трудно: обзор закрывал край насыпи, поросшей травой. Шивера помнила: где-то там она схватилась с невероятно ловким существом — мокрым, скользким. Крадучись, на полусогнутых ногах, Йарика направилась на звук. Но стоило ей сделать всего пару шагов, как с дороги в воздух в стремительном полете поднялось нечто небольшое, круглое. Шивера метнулась обратно, к стене. Перебранка в крепости стихла. "Увидели", — отметила Йарика. Объект поднялся на десяток метров и устремился вниз, упал на траву, подпрыгнул, остался лежать без движения. Вопреки ожиданиям шиверы, не было ни взрыва, ни каких иных неприятных сюрпризов. Она выглянула из-за стены. У самого ее подножия лежала голова последнего инквизитора: маска наполовину разорвана, странного вида оптический прибор разбит, словно побывал в зубах большого хищника. Йарика нахмурилась, а потом рванула прочь. За спиной поднималось шипение. Сначала тихое, но с каждым мгновением нарастающее, накрывающее подобно цунами.
* * *— Не знаю, — Кэр задумчиво смотрел в окно. Там, у стен, бесновались уже знакомые путникам гееры. На ярко-красной, покрытой чешуей коже играли отсветы восходящего солнца. Короткие когти скоблили камень, черные глаза неотрывно следили за потенциальной добычей. Рептилии высоко подпрыгивали в тщетных попытках добраться до засевших за толстыми, крепкими стенами. Община же перебралась на второй этаж, забаррикадировав на первом единственную ведущую во внутренний двор дверь. Иначе попасть внутрь невозможно. Относительная безопасность гарантирована. Разве что продлиться такое заточение могло слишком долго. Уничтожение инквизиторов далось большой кровью. Если вурст отказался даже от перевязки, то людям пришлось куда хуже. На месте погибли Ирландец и две женщины, взятые на заводе. Жестокая усмешка судьбы: погибнуть от рук тех, под защитой кого мечталось оказаться. Свельса и Стефан — ранены. Причем юноша весьма неприятно: одна пуля раздробила ему колено, другая засела в бедре. Мария почти без умолку плакала, сидя рядом с ним. Между всхлипываниями иногда проскальзывали слова молитвы. Марна сделала перевязку, на скорую руку наложила шину, дала обезболивающее. И без того небольшой запас воды стал и вовсе на вес золота. Редкие стоны Стефана, плач Марии, сидящая с серым лицом Свельса и несколько трупов на первом этаже — все это не прибавляло боевого духа. Чему еще больше способствовала обстановка комнаты. Когда-то здесь был музей. Судя по фотографиям и остаткам других экспонатов, экспозиция посвящалась второй мировой войне. Но не древнее оружие или обмундирование производили гнетущее впечатление, а небольшие клочки бумаги. Ими были оклеены стены, они валялись на полу. Фотографии и карточки жертв страшной человеческой войны. То были не солдаты и офицеры, не отметки о победах, планах или значимых событиях. Здесь не осталось никаких знаков различий, кроме идентификационных номеров. С черно-белых фотографий смотрели измученные, истерзанные голодом и страхом люди. Иногда их портреты были одиночные, иногда групповые. Иногда люди были в грубых робах, иногда почти голые. Карточки представляли собой невзрачные кусочки картона. Каждый кусочек — одна судьба, одна жизнь, записанная уже поблекшими чернилами в несколько разлинованных строк.
Даже теперь, пережив самую страшную в истории планеты войну, почти все путники с содроганием вглядывались в испуганные лица из далекого прошлого. Йарика отнеслась к остаткам экспозиции равнодушно. Гракх пробурчал что-то невразумительное о том, что люди ничему не учатся и уже давно должны были сдохнуть в огне собственного безумия. А вот Рурк отреагировал очень странно. Он бережно перебирал фотографии, вглядывался в них, словно ожидал увидеть кого-то знакомого. Казалось, на некоторое время он полностью выпал из действительности, погрузившись в черно-белый мир. А потом, когда, наконец, поднялся, не проронил ни слова.
