Гарри Тертлдав - Конан в Венариуме
Тут в кухню зашел Мордек, будто мысли о нем чудесным образом воплотились в реальность. Ручейки пота стекали с покрасневшего лица и с предплечий, смывая сажу и копоть.
— Я бы также не отказался от кружки воды, сынок, — прохрипел он. — Будь добр, налей и мне.
Конан выполнил его просьбу.
— Благодарю, — Модек осушил большую кружку в один глоток, потом сам наполнил ее снова до краев, но пить не стал, а вылил на голову. — Уффф! — он выдохнул удовлетворенно и не стал вытирать воду, струящуюся по волосам и бороде, капающую с кончика носа.
— Когда ты заходишь, моя кухня сразу превращается в свинарник, — буркнула Верина недовольно.
Как и в кузнице, пол здесь тоже был земляной. Когда на него попадала влага, то действительно становилось грязно.
— Да он скоро высохнет, — пожал плечами кузнец, глядя на мокрый пол. — Что касается меня, то мне это было просто необходимо. Кром! Я удивляюсь, как я не зашипел, словно раскаленное железо, когда плеснул на себя водой.
— Ты сегодня видел Стеркуса, отец? — спросил Конан.
— Конечно, рассмотрел даже слишком хорошо, — скривился Мордек. — И что из того?
— Разве у него не лицо человека, который заслужил смерть? — попытался уточнить помрачневший юноша.
— Видал я людей, которые будут посимпатичнее на первый взгляд, — ответил его отец. — Но я догадываюсь, что тебя больше беспокоит не то, как он выглядит, а в чью сторону смотрит.
Конан густо покраснел. В тот момент ему тоже мучительно захотелось кружку ледяной воды. Но, заупрямившись, как всегда, он сказал:
— Аквилонцу здесь не место.
— Видимо, Стеркус считает иначе, — усмехнулся Мордек.
— Ну, а я думаю, он собирается… — начал юноша и запнулся.
Конан не решался сказать при матери, каковы грязные намерения графа. Слова застряли в горле.
— Что ты думаешь, не имеет значения, — сказал отец. — Прежде всего, хотелось бы знать, что думает Баларг. В конце концов, это его родная дочь.
За спиной Мордека Верина вновь скорбно покачала головой.
— Почему же тогда Баларг не предпринимает никаких мер? — воскликнул Конан.
— В настоящее время я сам хочу, чтобы он хоть как-то повлиял на ситуацию, — нахмурился кузнец. — И желаю, чтобы Тарла прекратила прихорашиваться всякий раз, когда только завидит аквилонского дворянина. Баларг должен серьезно с ней поговорить. Но мир устроен таким, каков он есть. И остается лишь сожалеть, что нам не дано изменять положение некоторых вещей. Может, именно поэтому, Кром не хочет прислушиваться к нашим просьбам и молитвам.
Конан едва воспринимал отцовские откровения. Видя такое, Мордек предположил, что осуждение поведения Тарлы только приводит сына в бешенство. И это несмотря на то, что девчонка не хочет с ним общаться и оказывает явное предпочтение Стеркусу. Верина опять начала кашлять, но юноша обратил на нее не больше внимания, чем на слова отца.
Кузнец отвел жену назад в спальню. С мрачным, усталым лицом он возвратился на кухню и молча занялся приготовлением ужина, который она так и не закончила.
* * *В период сбора урожая, Датхил будто вымирал. Даже те люди, кто не участвовал в посеве, сейчас вышли в поля, чтобы помочь убрать рожь и овес. Пока погода позволяла, и не начались дожди, требовалось спрятать спелое зерно в амбары. От этого зависела надежда на сытую жизнь в течение долгой зимы.
Мордек и Конан тоже работали косами, лезвия которых кузнец тщательно заточил. Невдалеке трудился и Баларг. Тарла, наряду с другими женщинами обвязывала снопы. За всем этим молча наблюдали аквилонские солдаты из своего лагеря поблизости. Ни один из них не вызвался помочь киммерийцам. В первую осень своего пребывания на захваченной земле, они пытались присоединиться к деревенским жителям. Но все в Датхиле делали вид, что не замечают таких помощников. Из этого аквилонцы сделали вывод: их пока терпят, но никогда им не будут здесь рады.
Мордек выпрямился. Он хмыкнул и потер поясницу.
— Все же такая работа не по мне, — проворчал кузнец. — И каждый год моя спина напоминает об этом все громче и громче.
Его сын продолжал неустанно махать косой. Этим он напоминал водяной поток, который без устали крутит жернова мельницы, перемалывая зерно в муку. В свои неполные четырнадцать лет, он был столь же далек от боли в костях, как от седых волос и клюки.
Как всякий селянин, юноша частенько с тревогой посматривал на небеса. Низкая облачность и густые туманы были обыденным явлением даже в разгар лета. А сейчас и подавно вызывали беспокойство. Дождь во время уборки урожая мог бы стать настоящим бедствием. Но хуже всего был град. Если он пойдет, то, скорее всего, многие старики, женщины и маленькие дети рисковали не встретить следующую весну. Надеяться, по словам Мордека, на Крома не приходилось и все, понимая ответственность, вышли на покос.
Нагнуться. Махнуть косой. Увидеть падающие колосья. Выпрямиться. Шагнуть вперед. И снова по кругу. Так проходила сегодняшняя жизнь Конана. От первых лучей солнца до глубоких сумерек. Все трудоспособные мужчины и подростки Датхила работали точно также. Исключение составлял только пастух Нектан, который не оставлял свою отару даже ради урожая.
С наступлением темноты, мужчины разошлись по домам. Голодные, как волки, они наскоро заглотили еду и пиво. После чего, замертво повалились на свои ложа. Чтобы утром, перекусив кашей или лепешками и наполнив мешочки теме же лепешками и сыром про запас, вернуться на изнурительную работу.
В конце концов, на полях остались одиноко торчать лишь редкие колосья. Не считая их, урожай был собран. И тогда, уставшие, заросшие и покрытые грязью, жители Датхила решили устроить день отдыха. В первую очередь, и мужчины и женщины хорошенько отоспались. Потом, поднявшись, занялись только самыми необходимыми делами. Все остальное могло подождать. Множество семей нагревало воду для купания, ведь даже простое умывание уходило на задний план во время страды.
Наступил день праздника. По вековым традициям, народ Киммерии отмечал этот день независимо от того, хорош или плох выдался урожай. Если хорош, то люди праздновали, поскольку это было событие само по себе. Если наоборот, то они тоже пировали, чтобы бросить вызов в лицо судьбе. Тушились цыплята. Хозяйки жарили уток и гусей, бережливо собирая жир. На вертелах шипели свиные туши. Из погребов доставались бочки и кувшины с пивом.
Как любой киммериец, Конан пристрастился к пиву, едва ли не с тех пор, когда бросил сосать грудь матери. Оно было куда приятнее и наверняка полезнее, чем простая вода. Правда, юноша знал ему меру. От сильных возлияний, по утру болела голова, и он помнил об этом. Тем не менее, сегодня пиво лилось в его желудок рекой. Конан наделся, что оно придаст ему храбрости в предстоящем разговоре с Тарлой. Оставались некоторые слова, которые он хотел ей сказать.
