Игорь Анейрин - Бремя власти
— Бррр… — сказала Бланка, — действительно страшно. Гуго, может быть, ты лучше какой-нибудь стих ещё прочитаешь? Или споёшь, например? Умеешь?
Гуго поёрзал в седле.
— Прямо даже не знаю, что и сказать, — заметил он, — мало того, что я себе уже, кажется, мозоли натёр, так наш сир Эдмунд вообще меня в тоску вогнал. Могу грустную спеть. Это старая песня. Келльская баллада.
Переглянувшись, девушки согласно кивнули. Гуго, покашляв, тихо запел неожиданно красивым голосом:
Моя любимая девушка
Из дома ко мне не выходит.
Крепкие стены замка
Из базальтовых плит.
Возьму я тяжёлый молот,
Пробью я толстые стены,
Моя любимая девушка,
Быть может, выйдет ко мне.
Так и не вышла ко мне.
Сложу я грустную песню,
Чтоб тронула девичье сердце,
Стою под её окошком,
Быть может, выглянет вниз?
Услышала грустную песню,
Сказала: «Собака воет!»
Моя любимая девушка
Так и не вышла ко мне.
Пойду на кулачный бой,
Всех побью на ристанье,
Моя любимая девушка
Скажет: «Какой молодец!»
Пошёл на кулачный бой,
Всех побил на ристанье.
Моя любимая девушка
Сказала: «Вот дикий зверь!»
Пойду в поход на войну,
Добуду наград и золота,
Моя любимая девушка
Скажет: «Какой герой!»
Пошёл на войну и погиб.
Любимая девушка рада:
Теперь ей никто не мешает
В башне гостей принимать.[2]
— Ну и правильно, — фыркнула Бланка, — может, он урод какой. Нечего мешать… в башне гостей принимать…
— Смотрите, — вдруг произнёс Томас.
Вся кавалькада остановилась на пригорке. Вдалеке внизу, в зелёной долине, в лучах заходящего солнца виднелось большое селение, окружённое полями и яблоневыми рощами; изгибаясь, как змея, мимо протекала извилистая речка с широкими заводями.
— Это Апенраде, — сказал Томас.
— У всех всё с лошадьми в порядке? — весело спросил Гуго.
Засмеявшись, молодые люди пустили своих коней вниз по крутому спуску.
Глава 12
«ДЛИННАЯ ЛОШАДЬ»
На безоблачном тёмно-синем небосклоне звезды выстраивались в причудливый узор. Созвездие Синеррильон с его девятью сверкающими точками висело почти над головой. Оно было самым ярким и самым красивым; белые мерцающие огни, расположившиеся в причудливом порядке, и в совокупности с мириадами мельчайших блёсток звездной пыли удивительным образом складывались в некое подобие гигантской лошади. Обладая небольшой толикой воображения, можно было даже заметить, что передняя её нога горделиво согнута, а голова как будто смотрит вдаль. Десятки других созвездий покрывали небо; Эдмунд знал их почти все: созвездие Крысы из доброй дюжины голубоватых звёзд, огромный Человек с Топором, нога которого пряталась на востоке за горизонтом; созвездие Тринадцати Дев, непонятным образом состоявшее всего из пяти маленьких зелёных точек, созвездие Голова Леоноры, в котором человеку с большим воображением удалось бы, наверное, узнать женскую голову с копной волос, и множество других, и над всем этим в северной части неба сияла жемчужным светом звезда Анорунт, окружённая тремя своими более мелкими собратьями.
Но даже не всё это холодное сверкающее великолепие в первую очередь обратило на себя внимание путников.
— Смотрите… — сказала Алиенора, указав пальцем на деревню, лежащую в тёмной долине. — Удивительно.
Длинная Лошадь вся горела огнями. Желтоватыми огнями множества свечей, свет которых лился через открытые окна, красными всполохами факелов, многоцветными фейерверками и маленькими точками фонарей.
— Я, кажется, знаю, — произнёс Эдмунд. — На исходе лета в некоторых южных селениях празднуют Аонгусов день, и в это время всегда зажигают такое большое количество огней, какое только возможно.
— Какой день? Первый раз слышим. — Головы его спутников с интересом повернулись в его сторону.
— Неудивительно, — Эд улыбнулся. — Я и сам бы ничего про это не знал, если бы не одна старая книжка из библиотеки Миртена. Аонгус — это один древний бог или полубог из тех времён, когда Корнваллиса ещё и в помине не существовало, а здесь жили совсем другие народы.
— Бог чего? — спросила Алиенора.
— Любви. Его мать Боанн, супруга Отца всех богов, изменила своему мужу, как это не странно, с каким-то речным существом, вроде ундины, но только мужского пола. Как ундины-русалки заманивают юношей в глубокие заводи, так и эти существа охотятся за прекрасными девушками. От этой связи и родился Аонгус, которого Отец богов изгнал с небес и, как говорят, который с тех пор живёт где-то в лесах и реках. И, кажется, он даже не вполне человек, а нечто среднее между человеком и каким-то животным, вроде сатира, что ли, а вместо волос на голове и теле у него растут цветы, и каждый, кто без дела их губит или срывает на полях и в лесах, наносит боль Аонгусу.
— Так вот почему женщины любят все эти ромашки да лютики, — понимающим тоном протянул Гуго. — Оказывается, это порождения бога любви. Забавно. Никогда не слышал ни о каком Аонгусе, или как его там.
— Мало кто слышал, — закончил Эдмунд. — Миртен рассказывал, что с тех пор, как появилась Стена, всякие существа вроде тех же русалок или фомор и всех им подобных, стали считаться за порождения тёмных сил, и все праздники и обычаи, связанные с почитанием этой нечисти, стали преследоваться или сами по себе сошли на нет. Так что, я думаю, такого рода забавы можно сейчас увидеть только где-нибудь подальше от сиятельных лордов да крупных городов.
— Праздник бога любви, — задумчиво произнесла Алиенора. — Интересно, и как же он проходит?
Эдмунд пожал плечами.
— Не знаю, сестричка. Про это в книгах не пишут. Я знаю только то, кто такой этот Аонгус.
— Можно предположить, — фыркнул Гуго, — не случайно, наверное, осенью больше всего свадеб празднуют…
— Я знаю, — сказал Томас, — я уже видел нечто подобное, правда, не здесь, а в какой-то маленькой деревне, и я не знал, что это как-то связано с этим самым Аонгусом. На самом деле, Гуго, ничего такого. Просто разные обряды, песни, иногда смешные состязания между юношами и девушками. А Длинная Лошадь — это очень большая деревня, наверное, именно поэтому сюда народ с окрестных селений и собирается. В общем, как на любом другом празднике: столы, бочки выпивки и горы еды, а еще всякие гадания и танцы. Мы, по-моему, попадём туда в самый разгар.
За этими разговорами друзья по каменистому мелководью неспешно пересекли Апенраде, едва замочив лошадиные запястья и, взобравшись на пологий берег, ступили на Северный тракт, уходящий налево — в сторону Лонхенбурга, а прямо на восток — в саму деревню.
