Алла Белолипецкая - Орден Сталина
Тут кто-то стал трясти его, схватив за плечо, и мальчик услышал над собой вкрадчивый голос:
– Ну-ка, парень, посмотри на меня! Ты ведь уже очнулся, я знаю.
Несомненно, это был тот, кого Настя назвала Григорием Ильичом. Не открывая глаз, мальчик попробовал пошевелиться и тут сделал открытие, которое – впервые за всю его жизнь – заставило его испугаться по-настоящему. Коля понял, что, во-первых, он сидит связанный, а во-вторых, его голая спина упирается в голую спину другого человека. Спина эта была узкая, с нежной кожей, со слегка выпиравшими позвонками. Не по смыслу – просто по догадке – Коля понял, что его связали спина к спине с няней. И ей, должно быть, тоже заткнули рот, потому что она молчала, даже не пыталась подать голос, и слышно было, как девушка с усилием втягивает воздух носом. Сидели они, несомненно, в большой эмалированной ванной на ножках в виде львиных лап, уцелевшей в бабушкиной квартире со времен доходного дома.
Между тем Григорий Ильич вопросил – всё с той же мягкой интонацией:
– Так ты сам откроешь глаза или предпочтешь, чтобы я разрезал тебе веки?
И Коля услышал короткий царапающий звук; негодяй взял что-то металлическое с мраморной полочки возле ванны. Мальчик тотчас понял, что это была бритва, которой пользовался когда-то его отец, распахнул глаза так широко, как только смог.
В первое мгновение он ничего не разглядел из-за яркого света, заливавшего ванную комнату. Но глаза его быстро привыкли к освещению, и он увидел, что, помимо Григория Ильича, в ванной находится укушенный мерзавец, обмотавший руку одним из бабушкиных полотенец. На махровой белой ткани (Коля отметил это не без удовольствия) набухало ярко-алое пятно. Лица# негодяя мальчик рассмотреть так и не смог: для этого пришлось бы слишком сильно запрокидывать голову.
Двух других бандитов, вломившихся в квартиру, Коля в ванной комнате не увидел. Мысль о том, куда именно они могли пойти, промелькнула в его голове – и тотчас улетучилась, поскольку была вытеснена иными соображениями. Оглядев себя, Коля убедился, что он и впрямь сидит в ванной нагишом; бросив мимолетный взгляд через плечо, он удостоверился, что и Настя находится в точно таком же положении. Душ, крепившийся к потолку прямо над их головами, исходил тугими струями холодной воды. Для чего негодяям понадобилось снимать с него и с Насти всю одежду, притаскивать их в ванну, связывать и поливать водой – этого мальчик понять не мог.
– Ну, вот и славно, – произнес между тем Григорий Ильич, убедившись, что пленник глядит на него во все глаза. – Теперь самое время для небольшого эксперимента. – И он крикнул, поворачивая голову в сторону открытой двери: – Приступайте!
С этими словами он поднялся и вышел прочь. Следом за ним двинулся укушенный с полотенцем на руке, и Коле показалось, что даже его спина выражает злорадство.
Слово «эксперимент», произнесенное гладколицым, вызвало у мальчика лишь одну ассоциацию: эксперимент – как на острове сумасшедшего доктора Моро. И, поскольку Григорий Ильич ни на какого доктора не походил вовсе, доктором Моро Коля мысленно окрестил того, другого – безликого, с окровавленной повязкой.
Дверь ванной комнаты захлопнулась, щелкнула приделанная снаружи щеколда, и Коля отчасти перевел дух: перспектива оказаться запертым в ванной его не особенно пугала. А Настя у него за спиной что-то промычала сквозь кляп.
– У-у? – таким же манером переспросил Коля, едва не проглотив откушенный фрагмент руки доктора Моро.
Девушка снова попыталась заговорить, и Коля так старательно вслушивался в издаваемые ею звуки, что не сразу понял: из-за двери к нему тоже обращаются.
– …отодвинешь ее – и я сразу вас обоих выпущу, – услышал мальчик окончание фразы, произнесенной гладколицым.
– Угу, угу, – торопливо замычала Настя, и Коле показалось даже, что он разобрал последовавшие за этим два слова: сделай это.
Что именно от него требовалось, мальчик знал; он и прежде проделывал подобные вещи неоднократно. У них с Настей это сделалось чем-то вроде ритуала: няня запирала его в ванной, а он, как Гарри Гудини, через несколько секунд выходил оттуда. Или – гасил свет в комнате, не прикасаясь к выключателю; или – звенел хрустальными подвесками люстры; или – раскачивал оконные шторы, не вставая с дивана. Да мало ли какие еще шалости он себе позволял!..
Всякий раз при этом Колины глаза приобретали поразительный вид. В действительности не зрачки их расширялись, нет: иссиня-черные крапинки вокруг зрачков начинали распускаться, словно крохотные черные орхидеи на зеленом поле. Эти цветки частично скрывали под собой радужную оболочку, а затем, когда нужный предмет перемещался, мгновенно сужались, возвращаясь в свое обычное состояние.
Вот и теперь Коля стал всматриваться в зазор между дверью и косяком и даже разглядел узенькую полоску задвинутой щеколды, но – то ли расстояние до двери было слишком большим, то ли обстоятельства мешали ему сконцентрироваться должным образом. Так или иначе, а проклятая задвижка не колыхалась, сколько мальчик ни толкал ее взглядом.
Однако Григорий Ильич и его укушенный сообщник (доктор Моро) истолковали это по-своему: как нежелание сотрудничать с ними.
– Не хочешь, стало быть, – услышал Коля голос гладколицего бандита. – Что же, сейчас мы примем меры, чтобы ты захотел. – И он крикнул: – Поддайте!..
Мальчик не понял, что Григорий Ильич имел в виду. Но зато смысл этого поддайте, был, очевидно, ясен его няне. Она снова принялась что-то мычать через кляп, и в интонации неразборчивых звуков были отрицание и мольба. Одновременно девушка принялась подталкивать Колю в спину, словно пытаясь выпихнуть его из эмалированной ванны.
И тут Коля заметил: вода, лившаяся сверху, уже не была прохладной. Напротив, она сделалась такой горячей, что шишка на его голове стала болезненно пульсировать от соприкосновения с ней. Причем с каждым мгновением тонкие струйки из душа становились всё более жгучими.
Только тогда мальчик понял, что происходит.
В квартире Колиной бабушки ванна была оснащена колонкой, которая топилась дровами и располагалась за стеной, на кухне. Там, несомненно, находились теперь два бандита из ГПУ, получавшие приказы от Григория Ильича. И эти негодяи бросали в топку одно за другим березовые поленья, запасенные Вероникой Александровной.
Настя продолжала что-то мычать, Григорий Ильич за дверью увещевательным тоном обращался к Коле – прямо-таки добрый дядюшка, а от обжигающей воды тело мальчика покраснело, словно он обгорел на солнце. Но – на время Коля перестал что-то либо слышать или чувствовать. Он сосредоточился на одном: толкал взглядом злополучную задвижку, уже едва видимую из-за клубов пара, которыми наполнялась ванная комната. Нефритовые Колины глаза сделались совершенно черными, и счастье Насти, что она не могла этого видеть, а не то она решила бы, что ее воспитанник не человеческое дитя, а демонское отродье.
