Евгений Гуляковский - Украденный залог
— Не подобает девушке говорить так, но потерять тебя, чужеземец, я не могу. Ты первый, кто вошел в наш дом, как воин. Все другие приходили крадучись, как лисы. Эти лисы устроили ловушку моему воину, но я не отдам тебя им! Ты останешься здесь, правда? Послушайся моих советов! Скажи… — Голос девушки вдруг пресекся, она вся подалась вперед, протянула к нему свои прекрасные руки.
— Там, в битвах, ты вспоминал обо мне?
Молчал суровый воин, видевший только блеск мечей, а ласковые руки красавицы-гречанки уже сняли с него стальной шлем, играли русыми, мягкими волосами… Всю свою гордость, всю девичью застенчивость она доверчиво подарила ему.
Чем он ответит ей? Скажет, что где-то там, за горами, жила когда-то девушка, которой он верил, которая навсегда ушла от него с другим, оставив в сердце пустоту и боль? Что она все еще дорога ему, дорога, потому что не может человек расстаться с мечтой. Потому что Инга и родина слились в его сердце воедино.
Молчит чужеземец. Ничего не отвечает своей гречанке.
Вот и ошибся Аор, все учел он, забыл только, что сердце дочери — не осколок гранита…
А в это время, совсем рядом, через две стены от комнаты Лаодики, шло тайное совещание членов верховного совета храмовой городской общины. Совещание, на которое не пригласили полководца, освободившего город.
Худой, хилый человек в длинной тунике храма Зевса говорил отрывистыми, гневными фразами:
— Аор прав, говоря здесь о больших заслугах и талантах этого человека, я скажу о другом. Двенадцать тысяч его армии составлены из хорошо вооруженных и обученных военному искусству рабов! Кто вернет их хозяевам? Может быть, Аор сумеет сделать это? Или он подпишет указ, дарующий им свободу? Может быть, он предоставит свободу и тем новым тысячам презренных, что побросали работы, как только армии их командира приблизились? Аор говорил здесь о высоких интересах государства. Я не сомневаюсь, что он понимает их не хуже всех нас, тем более странно звучат его речи в защиту этого выскочки, вчера еще ничтожного раба, а сегодня единственного человека, кому повинуется армия! Сотники смеялись в лицо нашему посланнику! Они осмелились нарисовать на приказе общины непотребные веши! Они продолжают выполнять его последний приказ, завтра они выступят в Индию вопреки нашему договору с Пором!
Задумчиво и хмуро сидел Аор, сжимая в руке седую бороду. Львенок превратился в могучего непокорного льва. Вихри, выпущенные им на свободу, разбушевались ураганами. Сегодня они, словно пыль, смели полчища индусов, а завтра? Что он противопоставит этой силе? Чем ответит на дерзкий проект указа, требующий свободы всем рабам, вошедшим в армию? Аполонодор осмелился поднять руку на самые устои государства! Никто не мог предвидеть, что этот человек за короткий срок добьется такого авторитета у своих солдат, сумеет так подчинить их себе! Что же делать? Нужно немедленно принимать решение. Видно, на этот раз Жрецы правы. Он оказался один против всех. А жрец Зевса все говорил, всхлипывая и задыхаясь от избытка чувств, точно захлебывался от собственного красноречия.
Аор не слушал его. Он знал заранее все, что скажет каждый из присутствующих здесь. Он знал заранее, к какому решению придет Верховный совет. Ум его, как всегда, властно и трезво говорил ему — да, да. Все верно. Только так и нужно. Но впервые в жизни он вдруг с удивлением обнаружил, что внутри его спрятаны неподвластные разуму чувства. Они-то и заставили его неожиданно для себя вскочить с места и нарушить торжественную обстановку совещания.
— Кто смеет говорить здесь о смерти ни в чем не повинного, свободного члена нашей общины! Кто смеет нагло попирать законы нашего государства!
— Интересы высшей политики сильнее законов, она сама создает их, и не Аору объяснять это.
— Смерть этого выдающегося человека ускорит начавшийся распад государства, только крупные военные успехи способны поддержать нас, еще вчера мы были на грани подчинения индусскому владычеству, а сегодня здесь осмеливаются говорить о смерти человека, спасшего государство!
— Власть этого раба, этого скифа страшнее индусского владычества, его судьба предрешена, и даже Аор бессилен здесь что-нибудь изменить! Этот скиф поставил государство перед угрозой вооруженного восстания рабов! Очень скоро из организатора он превратится в вожака. Раб никогда не сумеет понять интересы высшей политики. Раб Алан умрет, я сказал!
Неожиданно успокоившись, Аор вдруг усмехнулся и опустился на свое место.
— Льва нелегко поймать в силки, расставленные для шакалов, — заговорил он насмешливо и спокойно. — Угрожать легко. Попробуйте — сделать. Сотникам Аполонодора уже известна ваша преступная затея, победоносные полки его армий через два дня войдут в город.
— А еще сегодня голова презренного скифа будет преподнесена тебе в подарок!
Это выкрикнул со своего места Антимах, весь подобравшийся от ненависти и гнева.
— Ну что ж, гиена — достойный противник льва. Сила и хитрость рассудят вас. Пусть победит сильнейший. Я умолкаю. Достойные служители государства, вам больше не о чем беспокоиться. Великий царь обещал подарить нам голову ничтожного раба. Подождем.
Взбешенный Антимах отшвырнул свое кресло и в окружении нескольких сотников своей дружины покинул совещание.
На пороге он еще раз остановился и бросил притихшему совету зловещую фразу:
— Клянусь светлейшим Олимпом, еще до восхода солнца я принесу сюда голову скифской собаки!
— Почему ты не отвечаешь мне? Поцелуй меня! И вот уже руки воина, привыкшие к железу, сжали гибкое девичье тело. Лаодика прильнула к нему, и в то же мгновение Алан почувствовал, как что-то холодное и острое больно кольнуло в грудь. Он отстранил девушку, расстегнул свой кожаный нагрудник и извлек из-под него то, что всегда носил с собой. Вот он лежит на ладони. Холодный, твердый и острый. Бронзовый посланец далеких лесов и гор… Подарок маленькой черноглазой подруги…
— Какой красивый нож! Откуда он у тебя? Что за странные узоры вырезаны на рукоятке? Я никогда не видела таких. Ой, смотри, ты порезался, на нем кровь!
Молчит чужеземец. Только глаза туманятся все больше. Он словно и не видит ее. Медленно поднимается на ноги:
— Прости… Прости, Лаодика, я забылся… Не к лицу полководцу забывать о друзьях. Они ждут меня. Я иду к ним, прощай.
— Нет. Тебя убьют там! Не уходи, не покидай меня, я знаю, больше никогда я не увижу тебя! Не уходи, чужеземец!
— Прощай, Лаодика…
И вот уже идет по коридору, услышав звон оружия, прежний суровый и грозный Аполонодор Артамитский. Навстречу из двери выбегает задыхающийся Мипоксай с окровавленным мечом. Увидев Алана, он чуть не вскрикнул от радости: