Берен Белгарион - Тени сумерек
Он обернулся — и заметил короля.
— Прости, государь… — Берен смутился. — Я… засмотрелся тут. Есть на что посмотреть…
Финрод был в той же одежде, что и в зале совета, и в трапезной — только уже без цельнотканой накидки, без украшений и без обуви: во внутренних покоях, застеленных коврами и циновками, эльфы ходили босиком.
— Садись, — король показал на кресло у камина. — Ты сказал, что хочешь совета и помощи. Рассказывай.
И Берен начал рассказывать, во многом повторяя то, что было рассказано Эмельдир и вождям, но многое и прибавляя — потому что ряд вещей ни Брегору с Фритуром, ни матери рассказать было нельзя.
— Как ни дико то, что я сейчас скажу, Король, но это правда. Самое страшное началось тогда, когда они перестали нас убивать. Шесть лет бесчинствовали орки, а потом появились эти… Сами себя они называют рыцарями Аст-Ахэ, по-простому их зовут черными рыцарями. Они начали защищать людей. Вешали особенно распоясавшихся орков, бесчинных мытарей… Все то, что раньше делал я. Есть даже женщины — лечат людей и скотину, пробуют учить грамоте. Тех, кто согласен учиться у них, освобождают от рабской доли. И среди них… Среди них есть дети, которых восемь-десять лет назад забирали в Ангамандо. Понимаешь, их ведь отбирали у матерей насильно — мы думали, что их там чуть ли не заживо едят… А они возвращаются — красивые, статные, в хороших доспехах и черном платье… Вот прихожу я, узнаю, что орочий отряд выгреб весь запас в деревне и обрек всех на голодную смерть — догоняю гадов, отправляю на тот свет и возвращаю людям отобранное; и они потом трясутся от страха — сожгут их деревню или нет, и если сожгут, то вместе с ними или так. А вот приходят они, делают то же самое — и люди спят спокойно. Их мало, десятка три, не больше, на весь Дортонион — но они ведут себя так, словно за ними сила. И я не знал, что с ними делать. Их было трудно убивать. Не только потому что они хорошие бойцы. Я убивал орков — и люди стояли за меня горой, я убивал этих — и терял людей так же верно, как если бы их угоняли на север… Тянулось это с год, и однажды я решил…
Берен запнулся.
— Решил отправиться туда, где они обычно живут, бросить вызов и умереть? — спросил Финрод.
— Ты благороден, мой король. Нет, я решил иное. Решил проникнуть в Минас-Моркрист и перебить столько из них при этом, сколько смогу. Но, пробравшись в замок, я встретил человека, который объяснил мне, что к чему… Он — один из моих коненов, уставших жить в страхе и унижении… — Берен рассказал всю историю подробно, потому что не собирался скрывать и дальнейшего; не упомянул он лишь имени Мэрдигана.
— …Как только он сказал это, у меня словно в голове все встало на место. Все разрозненные сведения соединились — как на нолдорских коврах-загадках внимательный глаз видит картины в сплетении линий. Весна, Хитлум… Вот, почему они перестали убивать нас. Моргот и Саурон играют в горячку и смерть. Человек, который видит смерть, готов смириться с горячкой. Все стерво, терзавшее нас десять лет, Саурон поведет на Хитлум, а к нам придут добрые рыцари Моргота. Дети нашего народа, ставшие оборотнями.
Финрод помолчал, обдумывая его слова, потом попросил:
— Рассказывай дальше.
Берен проследил его взгляд, наверняка отметивший и рубцы на запястьях, и серебряную пряжку — цветок нифредила на плече. Что ж, он и не собирался ничего скрывать от своего короля.
— Государь, после того, что я тебе расскажу, ты можешь забрать свою клятву назад и выгнать меня взашей, но скрывать это от тебя я не могу и не хочу, ибо ты не чужой и мне, и…
Берен рассказывал про свои странствия, про Дориат, про заточение и встречу с Лютиэн, про свое внезапно вспыхнувшее чувство и ее ответный порыв, про сватовство и безумное требование Тингола… Финрод слушал с непроницаемым лицом, и Берен умолк, не зная, что говорить дальше.
Тишина воцарилась невыносимая.
— И ты поклялся принести Сильмарилл? — спросил наконец Финрод.
— Пообещал. Не спрашивай, почему, государь. Я обещал бы выкрасть звезду с неба, лишь бы получить хоть тень надежды… Стоя над могилой отца, я поклялся мстить, пока не дойду до врат Ангбанда, и если мне судьба до них дойти — то почему бы и не принести Сильмарилл, а если судьба погибнуть — то… без нее не жить.
— Даже так?
— Даже так. Финрод, государь мой, мне больно уже от того, что я ее не вижу. Закрываю глаза — она передо мной; засыпаю — и слышу ее голос. Это, наверное, похоже на то, что испытали вы, когда погасли Деревья. Это… — горло сдавила судорога рыдания.
— …Невыносимо, — подсказал Фелагунд.
Слезы навернулись — жгучие, перехватившие дыхание. Недостойные мужчины… И — неостановимые. Одну-две предательские капли можно было бы смахнуть, прикинувшись, будто стискиваешь пальцами виски, унимая головную боль. Но этих капель было гораздо больше. Берен отодвинул стул, отошел к оконному проему, подставил лицо ветру, вцепившись в мраморную резьбу колонны, кусая костяшки пальцев. Успокоиться удалось через минуту. Все это время он чувствовал спиной взгляд Финрода.
— Прости, король мой Ном, — сказал он, возвращаясь к столу. — Как я уже сказал, я готов освободить тебя от твоей клятвы. Я нажил себе недруга — короля Тингола, и не хочу, чтобы ты с ним ссорился. Я рассказал тебе то, что велит мне долг. Надеюсь, в делах войны мы будем союзниками, ведь речь идет о твоих владениях… — Берен понимал, что несет чепуху, но не знал, как остановиться.
— Берен, — мягко прервал его Фелагунд. — Слово эльфийского короля — это слово эльфийского короля, не больше и не меньше. Тысячи эльфов доверяют мне именно потому что я не привык забывать о своих словах. И не собираюсь начинать с тебя, пусть даже ты это мне великодушно позволишь. Ты нажил себе недругов куда более опасных, чем Тингол. Во-первых, Моргота, во-вторых, сыновей Феанора. Келегорм и Куруфин после Дагор Браголлах живут здесь — ради их прежней дружбы с Аэгнором и Ангродом я дал им и их народу приют. Ты знал об этом?
Берен покачал головой.
— Так я и в твой город бросил камень раздора, — сказал он. — Теперь я вижу, что лучше бы мне уйти.
— Не вздумай, — сказал Финрод. — Не делай меня клятвопреступником.
— Ты не клялся из-за меня входить во вражду с родичами.
— Посмотри на меня.
Берен поднял глаза.
— Я вспоминаю тебя юношей, — тихо сказал Финрод. — И тот день, в болотах Сереха, когда я уже не надеялся пробиться к Ангродовым Гатям и ждал только смерти. Больше нее я боялся лишь плена. Я слышал голоса из-за протоки: «Того, с арфой и факелом в гербе — брать живым!». Друзья советовали мне снять нарамник, чтобы в битве оказаться неразличимым. Я не мог. Я приготовился к худшему, как вдруг услышал дрожь земли под копытами и юный голос крикнул клич: «Райадариан!» (18). И сотня других голосов подхватила его, и меч сверкнул на солнце — а потом опустился на чей-то шлем, и конь юноши проломился сквозь ряды врагов, а за ним скакали другие, пробивая нам путь к отступлению из гиблого места… Ты случайно не помнишь, кто был этот молодой воин?
