Ян Сигел - Заклинатель драконов
Позволь мне закончить заклинание, — умолял Муунспиттл, которому были неинтересны все эти рассуждения.
Не теперь. Нужно задать еще один вопрос.
Кому? — мрачно спросил Муунспиттл.
Помести в круг жабу с короной.
Нет! — Отказ придал его лицу некоторый цвет. — Ни в коем случае — риск слишком велик. Я не буду этого делать!
Страх затмил твой рассудок. Жаба — всего лишь мелкое божество, у нее нет большой силы, она — забытый миф. Только мизерная горстка существ поклоняется ей.
Я не буду — я не могу…
Зачем же владеть силой, — спросил Рэггинбоун, — если не пользоваться ею?
Это — любопытство. Я — коллекционер.
Так, понятно, — сухо сказал Рэггинбоун. — Есть люди, которых может заинтересовать это место, если они о нем узнают. — Он посмотрел на стены, увешанные картинами и полками с книгами. — Вероятно, тебе нужно открыть книжный магазин…
Нет–нет. — Голос Муунспиттла задрожал, он втянул голову в плечи, трясясь от страха, еще глубже вжался в кресло. — Никаких людей, никаких покупателей, — все это он произносил с невыносимой тоской. — Я никогда не открою… Я никогда не открою…
Рэггинбоун не улыбался. Наделенные Даром имели свои причуды, которые питали их воображение — источник волшебства. В прошлых веках на границе между реальностью и магией такие фантастические демоны могли одержать верх над своими более материальными конкурентами, ибо они владели всеми ночными кошмарами.
— Однажды я открыл… Не помню даты. Я всегда забываю даты. Это было давно… Город горел. Мой город. Вошел человек без парика. Я до сих пор вижу его: он был герцогом или лордом, а может быть, богатым торговцем — кто знает? Он нес на руках ребенка с обожженным лицом.
«Дай мне лекарство, чтобы вылечить моего сына», — попросил он. Но я отправил его прочь. От смерти не вылечишь. Я запер дверь, запер на замок, задвинул задвижки, навесил цепочки и ушел сюда, вниз, и был здесь, пока не кончился пожар. Когда я поднялся наконец по лестнице — это было, может быть, спустя сто лет, — город вырос заново, будто бы никогда ничего и не было. Я чувствую, как в нем идут дела, как движется жизнь. Чувствую, как суетится этот муравейник. Но я не выхожу. И сейчас не выйду. И никогда не открою дверь.
Последовавшее за этой речью молчание показало, что Рэггинбоун все понимает. Муунспиттл наконец успокоился, казалось, он покорился требованиям своего гостя.
Каким именем это называют? Ты знаешь?
Надеюсь, что да, — сказал Рэггинбоун.
Боюсь, что да, — вздохнул Муунспиттл.
И снова он прямо сидел в кресле, рука Рэггинбоуна лежала на его плече, а рот волшебника говорил.
В ответ на его зловещие слова тьма сгустилась, пол задрожал. Одна за другой погасли свечи, будто их погасили невидимыми пальцами. Дыма не было. В круге стала образовываться будто подсвеченная болотными огнями коренастая фигура с зеленым нимбом. Хрустальные глаза становились все более осмысленными, они наполнялись гибельным светом, посылая при этом пики лучей, пронзающих комнату.
— Агэймо, — Муунспиттл едва шевелил губами, — Божество топи, Божество тины, Поедатель Луны. Именем этим заклинаю тебя, этой формой я связываю тебя, приди ко мне!
Из изогнутой глотки жабы раздалось кваканье:
Я слушаю тебя. Кто имеет наглость так называть меня? Агэймо — давно забыто. Я больше не существую — в этом облике.
Этого было достаточно для моих целей.
Твоих целей? — Ярость еще больше исказила голос, треск перешел в визг: — Я не служу никаким человеческим целям. Кто ты такой?! Я запомню твою наглость!
Кэйрекандал.
Ты лжешь. Этот… он… утонул, опустился до уровня бродяги, заморенного нищего, — бездомного, бессильного, ничего не имеющего. Он не мог бы вызвать даже привидение блохи.
Я взял силу взаймы. У меня тоже есть свои инструменты. Их достаточно, чтобы поговорить. Есть кое–что, о чем я хочу спросить.
Ты не можешь задавать мне вопросы! — Гнев слишком сильно растянул рот жабы, она сопротивлялась заклинанию, от напряжения из уголка ее рта потекла слюна.
Ты — Агэймо. — Всем своим тоном он бросил ей вызов. — Меньшее из божеств мангровых зарослей и болот. Никто в тебя уже не верит, и мифов о тебе не осталось. Остался только образ, в который ты заключена. Ты должна отвечать мне.
Нет! Нет…
Ты послала тэннасгила забрать девушку, но ее фантом уклонился от тебя. Где она?
Неееееет!
Статуэтка задрожала, будто началось землетрясение, комната заходила ходуном, книги посыпались с полок. Наблюдатель видел, как трещины в стенах расширяются, части стен отделяются, змейки света блещут из хрустальных глаз жабы. Затем рот ее разинулся до невообразимой величины, разделив голову на две части, и жаба взорвалась, как маленькая бомба. Шрапнелью полетели осколки нефрита. Рэггинбоун присел, Муунспиттл съежился в комочек, закрыв лицо скрещенными руками. Наступила тишина, нарушенная только звуком падения последнего куска камня. Экран, закрывающий узкое окно, упал, и сквозь стекло в комнату проник свет. Они видели, как огонь круга гаснет и его искры разлетаются, смотрели, как картины съеживаются, книги продолжают падать. На столе в дальнем углу комнаты разбилось несколько реторт, жидкость из них пролилась на ковер.
Кто–то услышит… — заметил Рэггинбоун.
О, нет, — сказал Муунспиттл, вытаскивая осколки из своего жакета. — Они никогда не слышат. — На какое–то мгновение пуговички его глаз затуманились, в них промелькнул остаточный свет силы. — Они никогда ничего не услышат.
Рэггинбоун остался достаточно надолго, чтобы помочь Муунспиттлу все убрать, предложил починить раму окна. Муунспиттл философски отнесся к разрушениям, он временно заклеил окно целлофаном и аккуратно собрал осколки разбитых реторт для того, чтобы потом, применив древний клей, восстановить их.
Не беспокойся обо мне, — сказал он. — Люди все мне принесут. Доставят. Тут за углом есть магазинчик…
Откуда ты знаешь? Я думал, ты не выходишь.
Он был там, когда я еще выходил. Может быть, сто — сто пятьдесят лет назад. Полагаю, теперь там другой хозяин. Однажды я видел мальчика оттуда. Через решетку, разумеется. Он меня не видел. Он показался мне очень темным. Его имя — Хоббс. Интересно, может быть, новички здесь из Уэльса, поэтому они такие темные. Маленькие и темные. Хотя я никогда не слышал, чтобы мальчик пел.
Рэггинбоун обдумывал, как рассказать о двадцатом веке.
— Я посылаю туда Моугвита, — продолжал Муунспиттл, — с записочкой, засунутой за ошейник. Он, Моугвит, очень умен.
— Да, должно быть, умен, — сказал Рэггинбоун, — только у него нет ошейника.
