Кэтрин Фишер - Оракул
Итак, они считают, что держат ее под замком. Маленькую мышку Мирани. Тем лучше!
Она надела сандалии, положила воду и фрукты в мешок и перелезла через подоконник.
Земля была сухая и пыльная. Чтобы не упасть, она ухватилась за ветви деревьев, а через несколько шагов увидела глубокую борозду, которую оставил Орфет, скользя вниз по склону. Далеко, страшно далеко внизу сверкало синее море.
Осторожно, мелкими шажками она начала спускаться. Козья тропа была такой узкой, что порой нога не умещалась на ней целиком. Безжалостное солнце жгло обнаженные руки. Она понятия не имела, далеко ли ушел Орфет. Впрочем, идти по следу из сломанных веток было не очень сложно.
Вскоре тропинка вынырнула на открытое место, и Мирани пригнулась, замирая от страха. Она стояла на узком скалистом карнизе, выдающемся далеко в море.
Внизу, в головокружительной бездне, кружили птицы. Мирани вполголоса позвала:
— Орфет!
Мимо нее с громким криком пролетела чайка. Громадный желтый клюв был широко раскрыт. Со сдавленным вскриком Мирани отшатнулась, из-под ее ног сорвалась и со стуком покатилась вниз горсть мелких камушков. Подняв глаза, она увидела высоко над головой черепичную крышу Дома; его террасы и стены сверкали на солнце ослепительной белизной. Если кто-нибудь выглянет в окно, она погибла!
Тропинка шла зигзагами, огибая камни и покосившиеся валуны, спускаясь в расселины и вновь поднимаясь. Склоны густо поросли колючим дроком и приземистыми оливами. То тут, то там чернели кучки козьего помета; над ними кружились мухи и прочие кусачие насекомые.
Далеко ли они ушли?
Она забралась под нависающий выступ скалы, заметила что-то яркое, обернулась и потеряла равновесие. На один головокружительный миг она, поскользнувшись, повисла над пропастью, в каменной глубине которой плескалось море. Потом послышался спокойный голос Алексоса:
— Я тебя держу.
Его ладонь живительной прохладой легла на ее обожженную руку.
Он втащил ее обратно; она вцепилась в него, тяжело дыша.
Орфет спал под нависающим карнизом, привалившись к стене и громко храпя. Радом с ним валялась пустая фляга из-под вина.
— Где он это раздобыл? — в ужасе прошептала Мирани.
— Принес из Храма. — Алексос помог ей подняться по каменистой осыпи; они присели в узкой полоске тени. — Что случилось, Мирани?
Мирани подняла на него глаза.
— Люди Аргелина обыскивают Дом, а Гермия ведет поиски в Храме и вокруг Оракула. Остров отрезан от внешнего мира. На обоих концах Моста, и еще у входов в Верхний и Нижний Дома стоят солдаты — для нашей же безопасности, разумеется...
— Разумеется.
— Они увели Криссу на допрос. Не знаю, что она им расскажет.
— А ты?
Она пожала плечами.
— Они думают, я у себя в комнате. Положение тупиковое. Они ничего не могут сделать, пока не получат доказательств моей вины. — Она обернулась к нему. — Зачем ты заставил меня сказать это Гермии?
— Я?!
— Бог. А Бог — это ты, верно? — Он отвел глаза, и она тихо добавила: — Странно. Я думала, что, услышав Бога, она встанет на нашу сторону, но вышло только хуже...
Алексос, не отрываясь, смотрел на нее темными глазами.
— Может, ей кажется, что она слышит Бога. Наверное, она так и говорит Аргелину...
Эта мысль поразила Мирани.
— Да! — воскликнула она. — Но если бы он знал, что на самом деле Бог разговаривает со мной...
Мальчик уложил горстку камней в кружок. Девять маленьких камушков.
— Будь осторожна, Мирани, — прошептал он. — Они уже однажды пытались тебя убить.
— Бог обещал, что со мной ничего не случится. Он не даст меня в обиду...
Алексос положил в середину кружка еще один камушек, побольше.
— Да. Но что, если Бог лжет?
У них за спиной зашевелился Орфет. Он перевернулся на бок, не открывая глаз, поискал рукой фляжку. Мирани пинком отшвырнула ее в сторону, оттуда вылилось несколько капель.
— Орфет!
Он сел, посмотрел на нее маленькими, налитыми кровью глазками, потер щетину на подбородке.
— Черт, как есть хочется. Что ты принесла?
Она протянула ему фрукты и воду.
С минуту она смотрела, как он жадно пьет, как ходит его кадык. Потом сказала:
— Мне надо знать, что ты собираешься делать.
Он опустил флягу, тщательно заткнул ее пробкой. Далеко в море виднелся кораблик, его парус печально обвис в полном безветрии.
— То, чего ты не знаешь, не может причинить боль...
— Если ты снова возьмешься за свое и потерпишь неудачу, весь план провалится. — Она наклонилась к нему, взяла за грязную загорелую руку. — Ты ставишь под угрозу всех нас. Не надо! Орфет! Пусть твоей местью станет принятие Алексоса в число Избранных, остальное довершит Бог. Забудь об Аргелине!
Он горько рассмеялся.
— Я же говорил, Бог хочет, чтобы я убил Аргелина. Бог вложил эту мысль мне в голову. Я — рука божья, да и ты тоже. Мы его орудия, которые он пустит в ход и выбросит, если пожелает. Наточит или сломает.
Содрогнувшись, она отняла руку, посмотрела на Алексоса.
— А что думаешь ты?
Мальчик старательно очищал апельсин, нюхал ароматную кожуру, словно видел ее впервые.
Когда он поднял глаза, в них светился восторг.
— Это не имеет значения, Мирани. Мне все равно.
Оба они были слишком странными, недоступными ее пониманию. Она смотрела на них с внутренним трепетом: их абсолютная непознаваемость была страшна, она зияла, как пропасть, через которую никогда не удастся перекинуть мост. Если бы здесь был Сетис! Он единственный нормальный человек.
Высоко над горой, в Доме, ударил гонг.
Она в панике подняла глаза.
— Сзывают к началу Процессии. Мне пора! Орфет, прошу тебя, не пытайся уйти с Острова! — Она упала на колени и чуть ли не силой заставила его посмотреть на себя. — Пообещай! Умоляю!
Великан смущенно отвернулся, потом поднялся на нетвердые ноги, помог встать ей. По его лицу и загорелому лбу катился пот.
— Та, Что Носит Бога, не должна умолять. Тем более меня. Я не подведу тебя, Мирани, — сказал он, запинаясь. — Я убью Аргелина. Мы уйдем с Острова. Я умею плавать; мальчик будет держаться за меня. В день Седьмого Дома я затеряюсь в толпе. Будь готова. Потому что если Бог хочет, чтобы мы победили, он должен будет что-нибудь сделать. Сотворить чудо...
И он посмотрел на мальчика, раскладывающего апельсиновые дольки в красивый узор на камне.
* * *Под покровом сумерек Сетис пересек площадь. Вечерело. Далеко на западе, среди белой клубящейся дымки, солнце садилось за Лунные Горы. Маяк на вершине зиккурата пылал и трещал, взвевая в темноту яркие снопы искр.
Вечер был полон огня. В воздухе стоял запах горящих дров. Из Порта ветер приносил дым костров, на которых готовился ужин, и трубы у ворот Города звучали сдавленно, сипло, как будто их металл покоробился от жара, а губы стражников пересохли.
