Андрей Руб - Камешек в сапоге
— Ну что вы Пьер — как можно? Мы же благородные люди. Нет. Я бы просто не посмел. Эстет — это ценитель. Вот.
— Ну, тогда за нас… — за эстетов, — предложил тост Баярд, и мы снова подняли кружки.
— А вино всё-таки лучше закусывать сыром. Вы же француз…
— Да. Я провинции Дофинэ. У нас там возле Баланса, делают вино «Эрмитаж». О… — это нектар. Красное вино темно-пурпурного оттенка, с великолепным букетом, а вкус его немного напоминает малину. Пожалуй, только вино из Сент-Жорж-д-Орк, что возле Мон-Пелье, и может поспорить с ним вкусом.
Кое-кто из пленников уже пришел в себя и удивлённо таращился нас, слушая высокоумную и манерную беседу двух дворян. Как-то незаметно для себя я тоже стал относить себя к дворянам. А что? Приятно, черт возьми!
— А что скажете о белом, месье Баярд?
— Белое из наших мест ценится невысоко.
— А бургундские? — задал я вопрос, поскольку из всех французских вин помнил только «Мадам Клико», «Абсент» и их. В голове вертелся ещё какой-то «крюшон», но вино это или лимонад я так и не вспомнил.
— Бургундские вина, mon ami — это второй ряд. Они крепкие… цвета глаз перепелки… приятны на вкус, но… — вторые. Они сладкие. Их даже можно разбавлять водой и пить при ипохондрии.
— Что?! Эстетствуете, мать вашу! — тихо подошедшая Юлька уже с минуту слушала нас со странным выражением лица. Наконец, она хмуро посмотрела на нас и ласково так спросила:
— Ты куда меня послал?
— Как куда? — насквозь фальшиво удивился я. И тут же очень вальяжно ответил: — Украсить себя трофейными драгоценностями, чтобы чужие загребущие ручки не схватили их раньше тебя.
— Драгоценнос-сти-и…??? — разъярённой кошкой прошипела Юлька. — Значит, пока я там-м...м-м… ковырялась… Вы… тут наливаетесь винищем и щупаете тут чужих баб?!
Это было сказано с такой экспрессией, что я невольно оглянулся — поискав глазами этих самых «баб». Никого естественно не оказалось.
— Драгоценности… говоришь!? На!!! — она достала из карманов и высыпала на стол «добычу». — Укрась ими, сам себя, глиста в скафандре!
Я несколько оторопело разглядывал её «трофеи». Да-а, блин! Это ж надо так лохануться!? Передо мной лежала куча пластмассовых бус, заколок, перстней… и назвать «это» ценностью не смог бы даже самый жадный старьевщик. У нас даже на помойке можно достать гораздо больше ценностей одномоментно. Я как-то выпустил из виду, что тут главная ценность — пластмасса. Раз из нее делают деньги, то и самая дорогая она. То, что лежало на столе не надела бы ни одна селянка, даже в самом глухом углу моей прошлой родины.
— Попадос…
— Пластмассовые бусики…!!!? — было видно, как от негодования у Юльки перехватило горло. — Бусики… — это ценность?! — она в величайшем негодовании пнула ножку стола. — Я тобой попозже поговорю.
Она гордо развернулась и двинула куда-то в другой конец двора. Титаническим усилием она сдержалась и не стала устраивать скандал посреди двора — на потеху многочисленной публике.
— …может, ей нужно было предложить посетить «оружейку»? — прервал затянувшее молчание Баярд.
— Думаю это бесполезно, шевалье. Лишить женщину золотых украшений, которые она мысленно примерила и стала считать своими… это, пожалуй, тоже самое, что отнять у неё их на самом деле.
— Что-то ты загрустил?
— Я не грустный, я трезвый.
— Тогда надо выпить.
— Согласен, шевалье. Человек приходит из небытия, и уходит в небытие… И разве это не повод – выпить двум благородным людям между двумя такими знаменательными событиями? "А вотр санте"![6] — предложил я, и мы подняли кружки.
Пока двое благородных донов предавались вполне заслуженному отдыху, остальная «компания» пришла в себя и рассматривала нас. Говорить им запретили, а ослушникам тут же объясняли пагубность и помощью подручных средств. Смотрели в нашу сторону с всякими разными выражениями на лицах. Ненависть, равнодушие, злоба…
На мой взгляд, мы сильно напоминали немцев на Великой Отечественной, как их показывают в кино. Сидят двое чинно-благородно выкушивают вино из лафитничков, закусывают и ведут высокоумную беседу. (Не буду врать — это мне чем-то сильно нравилось).
— Эй! — я пощелкал пальцами. — Ты… — принеси стулья и ещё один стол. А вам шевалье — опять возглавлять Трибунал.
Он как-то странно посмотрел на меня. Мы встали и отошли подальше, чтоб поговорить без помех.
— Да, и долго не заморачивайся,— это я проговорил еле слышно. — Приговори воинов к смерти.
Брови рыцаря в негодовании и изумлении взлетели:
— Зачем?
— Так надо! Сделай — и тебе понравится. Ты что думаешь, если бы я хотел их всех убить — я стал бы с судом заморачиваться? Я бы вывел их подальше — и сам бы их кончил, чтоб вам не мараться. Да, и прояви фантазию — не всё ж вешать? Сдирание кожи… четвертование… разрывание конями… Дай им вкусить э… и прочие прелести имперского судопроизводства.
— Как-то это не благородно…
— Ой, я тебя умоляю. Можно подумать, тебе посмеяться не охота. И главное, остальным ничего не говори.
— Ну, не знаю…
— Не нравится, давай я Чику — Председателем назначу…? Ща я ещё пару моментов озвучу людям и начинай. Главное пафоса побольше.
Суд прошел прекрасно — с выдумкой и огоньком. Поставили стол. За него уселся Трибунал — Баярд, Дрег и один из солдат. Сидящие на мощеных камнях двора пленные весьма мрачно поглядывали на нас, тихо переговариваясь. Ожидали решения своей судьбы.
— Ты! — палец рыцаря указал на ближайшего. — Имя?
— Гогрид Плешивый, Ваша… э…
— К Председателю Трибунала обращаться — Ваша Честь!
— Ваша Честь…
— Кто таков?
— Я — простой воин Ваша Честь…
— Гогрид Плешивый — виновен! Приговариваешься к повешению!
— Ты…? — длань судьи Трибунала простерта вперед, глаза его пылают праведным гневом и кажется, что за его широкими плечами развевается плащ с малиновым подбоем.
— Шенго Гарез, Ваша Честь…
— Кто таков?
— Я — десятник, Ваша Честь…
— Виновен! Четвертование!
— ….
Картинка — сюр. Пока идет суд, большая сволочь — Наместник, сидит за столом и с удовольствием попивает вино — щурясь как довольный кот при объявлении очередного приговора. Не успевшие к началу шоу соратники, стоя чуть дальше с большим недоумением взирают на это действо. Как только объявляют приговор, солдаты хватают очередного неудачника, отсаживают в сторону и заодно прихватывают ему и ноги петлей — во избежание. Приговоренных уже человек тридцать. Наконец очередь доходит до слуг.
— Женщин… освободить. Non-combattants[7], — кратко формулирует рыцарь. — Ты. Кто таков?
