Стивен Эриксон - Сады Луны
– Лжец! Единственный Путь, который может тебя сейчас поглотить, это…
– Путь Смерти, – перебил его Паран. – Я уже был бы по другую сторону ворот, но кое-кто вмешался. Правда, не всем нравится лицезреть тебя и твоих голосистых собачек.
Амманас подался вперед.
– Кто здесь был? Какие у него замыслы? Кто нам противостоит?
– Ищи ответы сам, Повелитель Теней. Думаю, ты прекрасно понимаешь одну простую вещь: если ты отправишь меня по ту сторону ворот, противостоящие тебе силы найдут другие средства. Не зная, кто станет очередным их орудием, как ты узнаешь об их новых шагах? Тебе придется искать впотьмах.
– Верно. Мне легче следить за тобой, – согласился бог. – Я должен переговорить со своим спутником.
– Это уже твое дело, – ответил Паран. – Жаль, я не могу встать.
Амманас громко расхохотался.
– Если ты встанешь, ты пойдешь, но только в известном направлении. Ты получил отсрочку. Пусть Клобук протягивает тебе руку и помогает встать. Мы этого не сделаем. И учти: если останешься жить, моя тень будет повсюду следовать за тобой.
– До чего ж перенаселенной стала моя тень! – усмехнулся Паран.
Он перевел взгляд на гончих. Псы наблюдали за ним. Их глаза неярко поблескивали, будто гаснущие угли в костре.
«Я еще доберусь до вас», – мысленно пообещал капитан.
Обещание раздуло костер, и глаза псов зловеще заблестели.
Амманас говорил что-то еще, однако мир вокруг Парана начал снова погружаться во тьму. Голос звучал все глуше, потом затих. Но тишина не была полной. В ней, негромко позвякивая, вращалась монета.
Паран не знал, сколько времени он странствовал в воспоминаниях прошлого – давно забытых и неожиданно вернувшихся… Вот он, совсем маленький, цепляется за платье матери, делая первые робкие шаги… За окнами бушует гроза: мелькают молнии, хлещет дождь, завывает ветер, а он бежит по стылому коридору, торопясь к спасительной двери родительской спальни… Мощенный булыжником двор. Он стоит вместе с сестрами, и все они кого-то ждут… Воспоминания перемешивались, перетекали одно в другое. Паран вспоминал новые подробности. Оказывается, он цеплялся вовсе не за материнское платье, а за одежду старой служанки; и бежал он тогда не в родительскую спальню, а к слугам. И он, и сестры видели родителей очень редко. Вот и тогда они полдня простояли во дворе, напрасно ожидая приезда отца и матери.
Были и иные сцены. Они несли какой-то скрытый смысл, очень важный для него. Эти сцены напоминали куски головоломки, но кто и зачем их разбросал – Паран так и не мог понять. И где-то рядом с мыслями и образами он постоянно ощущал страх. Что-то… вернее, кто-то усердно перекраивал судьбоносные события жизни Парана, переворачивая их и придавая им новый облик. Чья-то рука… играла с ним и его жизнью.
Какая странная у него смерть.
Потом он опять услышал голоса.
– Ну и ну, Клобук его накрой!
Над Параном склонилось чье-то лицо; чьи-то глаза заглянули в его собственные, безжизненные и пустые. Кажется, это было лицо… Тряпичницы.
– Скоренько они его, – сказала Тряпичница.
Где-то рядом ей ответил голос сержанта Неуемного.
– В Девятом никто бы с ним так не обошелся. Особенно в городе.
Тряпичница дотронулась до раны на его груди. Ее пальцы оказались на удивление нежными.
– Нет, это не Калам.
– Ты в этом уверена? Сбегаю-ка я, позову Ежа, Колотуна и всех, кто подвернется.
– Иди, – отозвалась Тряпичница, обнаружившая вторую рану на теле капитана. – А эту он заработал потом. Ударили правой рукой и не особо сильно.
«Какая странная у меня смерть», – подумал Паран.
И почему он здесь? Он ведь, кажется, лежал совсем в другом месте. Там было жарко и все заливал ровный желтый свет. Он вспомнил голоса и странную арку, состоявшую из живых тел… нет, из тел живых мертвецов с сомкнутыми глазами и открытыми ртами. Их голоса сливались в жалостливую песнь… погребальный плач… И почему теперь он слышит другие голоса? Почему видит глаза этой женщины и ощущает ее осторожное прикосновение к его ранам? Там он не ощущал никакой боли, а теперь боль поднимается изнутри, будто громадное морское чудовище.
Тряпичница уселась перед ним на корточки, уперев локти в ляжки.
– Что, капитан, а кровушка-то все капает! Сколько ж ты тут валяешься? Похоже, никак не меньше часа.
Чудовище боли достигло поверхности. Паран с трудом разомкнул слипшиеся губы. Челюсти разошлись. Капитан громко застонал, потом вскрикнул.
Тряпичница мгновенно вскочила на ноги. Неизвестно откуда у нее в руках появился меч.
– Шеденаль его помилуй! – прошептала капрал, привалившись к влажной стене.
Послышался топот ног. Тряпичница резко обернулась и крикнула:
– Эй, лекарь! Торопись. Этот придурок еще жив!
Над темными и пустыми улицами Крепыша гулко разносились удары колокола. Третья стража. Нигде ни души; уцелевшим жителям города было запрещено после наступления темноты выходить из дома. Моросил дождь. Кое-где его пелена слабо подсвечивалась редкими фонарями. Неподалеку от старого дворца, у ворот большого и ветхого особняка, в котором разместились остатки Второй армии, стояли двое караульных. Черные плащи спасали от дождя, но не от сырого зябкого воздуха.
– Паршивая ночка, – проворчал один из караульных, дрожа всем телом.
Второй переложил копье на левое плечо и смачно плюнул в сточную канаву.
– От этого она лучше не станет, – сказал он, покачивая головой. – Или тебе опять что-то мерещится? Давай не таись. Выкладывай свои предчувствия.
– Могу и промолчать, – обиженно отозвался первый караульный.
– Тихо! – Второй караульный застыл, вслушиваясь во тьму. – Сюда кто-то идет.
Оба караульных взяли копья на изготовку и стали ждать, когда незнакомец войдет в круг света, отбрасываемый парой дымных факелов.
– Стой! – крикнул незнакомцу второй караульный. – А ну подходи сюда и чтоб без глупостей!
Человек приблизился.
– Я – Калам из Девятого взвода «сжигателей мостов».
Похоже, его ответ не убедил караульных. Человек, назвавшийся Каламом, остановился. Его темное лицо блестело от дождевых капель.
– Что тебе здесь надо? – спросил второй караульный.
Калам оглянулся назад.
– Мне? Ничего. А если не мне, то надо, чтобы Тайскренн ни о чем не узнал. Поможешь, солдатик?
Караульный усмехнулся и снова плюнул в канаву.
– Погоди. Калам… так ты из взвода Бурдюка? – Тон караульного стал намного уважительнее. – Поможем. Говори, в чем дело.
– Конечно поможем, – пробасил первый караульный. – Я воевал в Натилоге, приятель. Если тебе нужно, чтобы мы на час ослепли и оглохли из-за этого дождя, только скажи.
