Тролли и легенды. Сборник (ЛП) - Певель Пьер

— Чего хочет твой мавр? — спрашивает меня Робер с брезгливым выражением.

— Не знаю, спросите его.

Сулейман играет отсветами на лезвии своей изогнутой сабли.

— Мы не обсуждали этой темы, мессиры, но, чтобы получить награду, мы должны отнести голову тролля барону. У вас ведь это не встретит возражений?

— Не может быть и речи! — кричит монах. — Она будет выставлена в церкви святых Петра и Павла, в реликварии искупления.

Молчание.

— Нет, — вмешиваюсь я. — Голова — нам. Возьмите руку, ногу, сердце… Мне казалось, что вы в свои раки кладете всевозможные части.

— Ты смеешь сравнивать мощи мучеников с головой этого существа?

— Нет, брат, конечно, нет.

Обен шепчет что-то на ухо рыцарю с двумя воронами. Повидав сотни людей перед битвой, я готов поклясться, что они  обсуждают распределение трофеев.

— Достаточно, — отрывисто произносит Робер. — Командую я, и голова наша по праву.

— Ну-ну.

— Мне кажется, что право на решение принадлежит старейшей четверти дворянства ^[33], — рискует выступить Сулейман, который знает рыцарские обычаи лучше нас.

Раздосадованный насильник тут же пускается в генеалогию Кермадеков, но Обен, профессионал турниров, прекрасно владеет геральдикой. Он смущенно качает головой.

— Робер, боюсь, он тебя обошел: сеньоры де ля Салль — одна из старейших семей в округе.

— Действительно?

Мне кажется, я слышу тяжелые шаги, доносящиеся из пещеры. Но это может быть и ветер, гуляющий по краю пропасти.

— Вот только он больше не рыцарь, — говорит тоненький вредный голосок.

Все головы поворачиваются к девушке, которая с ухмылкой искоса поглядывает на рыцаря с двумя воронами. Одним камнем двух ворон, даже трех ворон: он дворянин, красавчик и не намного старше ее. Эта зараза своего не упустит.

— Что ты можешь знать, ты, крестьянка? — спрашивает Робер.

— Она права, — говорю я со вздохом. — Я потерял свой титул в Святой земле.

— Славный крестовый поход, — усмехается Две-Вороны.

— Не говори о том, чего не знаешь! — прорычал Эймерик.

Монах отступает, почуяв запах смерти.

— Идите домой, — кричит он, размахивая крестом. — Оставьте это рыцарям Христа!

— Я был рыцарем Христа, монах, не они. Твои рыцари — всего лишь детвора, нарядившаяся бойцами.

— Это мы дети? Сейчас увидишь!

Сулейман снова мечет в меня взгляд. Если сейчас же не ослабить напряжения, нас ждет катастрофа.

— Мессиры, — говорю я, воздевая руки. — Мы начали не с той ноты… Давайте не будем забывать, что в этой пещере находится злобная тварь, тролль, демон, великан, и на данный момент это единственное, что имеет значение.

Робер колеблется, затем улыбается, острие его широкого меча опускается книзу.

— Ля Салль прав. Мы разберемся с дележом, когда тролль будет…

Он не успел закончить фразу: воспользовавшись затишьем, этот дремучий идиот Жеон хватает Двух-Воронного и швыряет его в провал с криком: «Ко мне, сотоварищи!»

— Измена! — ревет Обен, обрушивая меч на Жеона, чей огромный череп раскалывается, как грецкий орех.

Я пытаюсь вмешаться, сказать им, что не знаю, какая муха укусила этого осла, но уже поздно, они бросаются на нас с криками, и поздно им объяснять, что они не правы.

— С нами Богородица! — кричит монах во всю мощь своих легких.

Я не знаю, с ними ли Богородица, но я бью первого подвернувшегося человека, который разворачивается и рушится. И я продолжаю, как в старые добрые времена, слыша только собственное дыхание. Второй боец разваливается надвое, и его кровь хлещет мне в лицо, как порыв дождя. Его шлем катится по камням, я слышу рев Эймерика и думаю про себя, что скучал по всему этому даже больше, чем по пустыне, звездам или медовым лепешкам.

— За мной! — кричит Робер-насильник, вертя мечом.

Несколько человек кидаются за ним, в том числе и какой-то бородач, который тут же жалеет об этом, хватаясь рукой за горло, пронзенное стрелой. Потому что Гвен — не потерявший хватки — обрушивает на них ливень металла.

— Сарацин упал, — рычит Эймерик.

Я не хочу ему верить, но он прав: я вижу поодаль скрюченное тело.

— Сулейман! Держись!

Я бегу что есть сил, но держаться уже бессмысленно, от сарацина остался лишь торс без головы — та, наверное, уже укатилась в провал. Его сабля валяется отдельно в крови, его или в чьей-то еще. Гвен тоже только что упал, истыканный Робером и его громилами. Почти не осознавая этого, я воплю — диким, гортанным, безысходным воплем. Это моя вина, все, что происходит, — моя вина, это я призвал этих людей.

И потому я бью, яростно, не размышляя, не выстраивая плана боя, загипнотизированный глухим стуком моего клинка о тела, криками, звоном оружия. Я умираю и снова живу одновременно, я смеюсь, я плачу, слезы почти ослепляют меня. Я бью, это все, что у меня осталось. С такой жестокостью, что раненый боец, как и подобает трусу, предпочитает скорее броситься в провал, чем встать на моем пути. Дева Мария с ним, вне всякого сомнения, сопровождает его в падении, заключает в свои утешительные объятия — это так поможет ему, когда он рухнет вниз.

Тупой стук тела о камни, и вот уже карканье ворон… Смертельно раненный Обен пошатывается и валится со звуком сминаемого металла. Эймерик улыбается мне, прежде чем упасть лицом вниз. Мертвы, все они мертвы, мои друзья, мои враги, девушка, монах, все они. А те, кто еще не умер, не задержатся с вознесением на Небеса, ведь до долины больше двух часов пешего хода. И я сам, с этой раной в бедре… И еще одной в боку, которой я и не почувствовал… Интересно, скольких я убил, уж видимо многих, судя по тому, как с меня капает… Разведя руки в стороны, я чувствую себя кровавым деревом ^[34].

Внезапно слышится еще один рев. Такой мощный, что заставляет гравий перед пещерой раскатиться по сторонам, а траву — спрятаться в щелях скал.

— Выглядишь сейчас просто ловкачом, — бросает мне насильник, который еще не окончательно мертв, но лицом уже стал серее неба.

— Заткнись и подыхай, Робер.

Он прав, я действительно и есть тот ловкач ловкачом. Долю мгновения я стою лицом к пещере, пошатываясь на раненой ноге, размахивая безымянным мечом, будто герой, чего уже и в помине нет. Затем я позволяю себе опуститься на землю, потому что головокружение начинает брать надо мной верх. Я улыбаюсь. И закрываю глаза, ибо — в свете последних событий — уже знать не хочу, как выглядит тролль.

Скрытое зло

Патрик МакСпейр

Элигия, моя прекрасная возлюбленная... Без тебя мое существование теряет всякий смысл. Сколько тебе пришлось выстрадать, прежде чем ты наконец обрела покой вечных снегов. Будь проклято это тупое, извращенное, кровожадное чудовище. Я представляю себе твои ужасные муки, его жестокую улыбку, его мерзкую радость, когда огонь пожирал тебя. Огонь... любимое оружие этого ненавистного отродья. Мы с тобой знали, чем рискуем. Но наши предосторожности ничего не дали. Он изловил тебя во время моей короткой отлучки. Это отучит меня заботиться о других. Я хотел, чтобы местные относились к нам еще лучше. Да и ты сама подтолкнула меня пойти и очистить зараженный источник, который вызвал эпидемию в деревне. Что может быть лучше, чем вписаться в окружение, используя свои мистические таланты целителя? За исключением того, что этот глупый поступок не дал мне вмешаться, когда ты так во мне нуждалась. Знал ли демон о моем отсутствии, когда заставлял своих рабов окружить нашу хижину? Или мне следует винить злой случай? Пока я не знаю. Только пока, моя любовь, моя милая. Потому что я поймаю его, обещаю тебе. И прежде чем уничтожить, я заставлю его заговорить. И кричать так же, как кричала ты в своем отчаянии. Как только я выберусь отсюда...

Я не понимаю, где я нахожусь или как я здесь оказался. Я не различаю ничего, кроме клочьев белой мглы насколько видит глаз: передо мной, позади меня, по сторонам. У меня чувство, будто я иду по облакам, а земля под моими подошвами бесплотна. Я направляюсь прямо к существу, которое сидит, скрестив ноги, и с любопытством наблюдает за моим приближением. Я бросаю на него быстрый взгляд. Мне не привыкать. Когда-то я был искусным охотником, пока наши земли не поддались скрытому злу, втянувшему наш народ в беспощадную борьбу. Увы, пусть даже мне довелось убить многих из этих коварных монстров, доблестной битвы оказалось недостаточно. Недостаточно перед лицом врага, способного принять убаюкивающий настороженность облик человека. В течении нескольких лет демоны и их приспешники уничтожили наш клан. Поначалу мы не понимали. Мы думали, что противостоим завоевателям, жаждущим новых территорий. Как же мы ошибались! Они ненавидели нас за одно то, кем мы были — что бы мы ни делали, какие бы ни предлагали перемирия. В глазах демонов не было места ни совместному владению, ни примирению. Они хотели завладеть всей нашей землей. И они забрали ее. Мы с тобой, как единственные выжившие, обречены были бежать из страны в страну, из королевства в королевство. Ты первой поняла это, Элигия, и вскоре путь скитаний стал нашим последним прибежищем. Но что толку тонуть в этих воспоминаниях? О да, конечно, я знаю... Потому что в каждом из них вижу тебя, потому что они поддерживают в моем разбитом сердце подобие жизни. Поговорим после, моя прекрасная любимая. Я должен потрудиться над местью за тебя.