Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)
— Их было много?
— О, всех и не упомнишь! Сколько было потравлено в материнских утробах — кто сосчитает?
— Вы... убивали их ещё до рождения?
— Конечно. А кому захочется умирать оттого, что Пустота пожирает изнутри? Таких смельчаков не находилось.
— Совсем?
— Совсем. Но время шло, и мы поняли: пока Сущность Разрушителя надёжно не заперта в материальном теле, нет смысла рожать детей, потому что она сильнее и оттолкнёт в сторону любого. И тогда...
— Вы решили вырастить хотя бы одного?
— Да. Одного. И тянули жребий, кому из нас умирать... — Гани невесело усмехнулась. — Мы окружили его заботой, скрывая истину от него самого, и в один из дней поплатились за это. После первого же случая Разрушения он сошёл с ума. Нам удалось его убить — тогда это было нетрудно сделать — но то, что он успел натворить, надолго отбило у нас охоту повторять попытку.
— До наступления Долгой Войны?
— Да, до её наступления. В то время мы уже не могли вмешиваться в Гобелен: только направлять умы, а не владеть телами. Нам нужен был новый Разрушитель. И он не замедлил появиться. Из боли и страха новой Обречённой. О, как она не хотела умирать! Её крики до сих пор звучат у меня в ушах... В этот раз мы действовали иначе, с самого рождения не делая тайны из способностей и возможностей, обучая и наставляя. Но он был нужен именно, как орудие, и... чувствовал это. Потому с радостью Ушёл, как только представилась возможность. А мы... мы не смогли ему отказать.
— Потому что в противном случае он уничтожил бы вас всех?
— Конечно. Он мог это сделать. И даже хуже: был готов. Но смог укротить свою ярость и смириться со своей болью. В обмен на чужую жизнь.
— Если Нэмин’на-ари можно назвать живой.
— Ты знаешь? — усталое удивление.
— Да.
— Откуда?
— Я... мне было видение. Я присутствовал при том, последнем разговоре, когда один из драконов превратился в прах.
Гани прикрыла глаза.
— Тогда мои объяснения излишни... После смерти этого Разрушителя я не могла больше оставаться в своём Доме. Я, так и не обзаведшаяся наследниками, до ужаса боялась иметь детей. Жить в страхе и ожидании смерти невозможно. И я отказалась от своей Сути. Выбрала одну из молодых рас и растворилась в ней. Боги приняли мою жертву. И теперь у меня не один ребёнок, а... целый народ.
Она произнесла это, как настоящая мать. Гордо и с бесконечной нежностью. Так, что я почувствовал острую зависть. К целому народу, у которого есть такая защитница.
— Они называют меня Г’ханиш Гаар’д-нэф.
— «Мудрая женщина, которая знает очень много и ещё чуть-чуть»? Так и есть.
— Большие знания — большие беды, — вздохнула Гани.
— И нехватка знаний — тоже беда... Спасибо, что рассказали. Подозреваю, что некоторые детали упущены, но я не в обиде. И этого хватит с лихвой.
— Чтобы принять решение? — сочувственный взгляд из-под тяжёлых надбровных дуг.
— Чтобы не жалеть о сделанном выборе. Но почему такое странное приветствие?
— В первые годы жизни здесь я рассказала одному старому гройгу свою историю. То есть, не свою, а историю Разрушителя. И знаешь, что услышала в ответ?
— Догадываюсь.
— Старик хотел сказать этим, что каждый, независимо от того, обладает ли могуществом, или же слаб и беспомощен, должен принимать свою судьбу с честью. И нет ничего постыдного и ужасного в том, чтобы примириться с обстоятельствами. Всё лучше, чем воевать...
— Он был очень умным гройгом.
— О да! И очень весёлым. Потому что потом подмигнул мне, добавляя: «Но некоторые Пути мы чертим сами. Иногда — даже назло себе!»
Я улыбнулся. Надеюсь, что не слишком грустно. Было бы жаль напоследок расстраивать эту добрую женщину.
Найо вышли из пелены тумана и остановились чуть поодаль, всем своим видом выражая ожидание.
— Мне пора.
— Можно было бы пожелать тебе «счастливого пути», но я поступлю иначе, — Гани встала, отряхнула широкую юбку, выпрямилась, расправляя плечи, и сказала, тихо и просто: — Да грядёт Разрушитель по начертанному Пути.
Я поднялся следом, посмотрел в тёплые, странно поблёскивающие глаза и ответил:
— Да грядёт.
Она качнула головой и ушла. А я окликнул своих стражей:
— Поправили здоровье?
— Как приказали.
— Как пожелали.
— Готовы к маленькому путешествию?
— И не только к маленькому.
— И не только к путешествию.
— Тогда отправляйтесь домой. Да не забудьте захватить меня.
Бросаю последний взгляд на каменные стены, которые оказались уютнее, чем самый роскошный дворец. Жаль, что вернуться не получится. Но думаю, Гани поймёт и одобрит моё решение. А остальные... Их дело. Что хотели, то и получат. И пусть только попробуют быть недовольными!
Пора на покой, драгоценная.
«Но он не будет долгим?...»
Не будет. Мне вообще не дают отдыхать. Споёшь колыбельную?
«Если хочешь...»
Красивую и добрую?
«Других не знаю...»
И она начинает петь, закутывая меня в слои Савана, как мать, пеленающая ребёнка. С привычной любовью, временами бывающей чересчур суровой. Но ведь всем известно, что только по-настоящему любящее сердце может быть строгим к предмету своей любви...
Меня не беспокоили, и за это я был искренне благодарен. Всем, без исключения. Саван плавно перетёк в крепкий сон, и когда мои глаза открылись, мне не нужны были дополнительные средства, чтобы почувствовать себя хорошо. Ну, относительно хорошо, конечно, потому что ничего по-настоящему «хорошего» в сложившихся обстоятельствах нет.
О чём мечтает в детстве каждый мальчишка? Нет, не о деревянном мече и лошадке. Он мечтает стать героем и спасти мир. Или наоборот? Точно, сначала надо спасти мир, а потом тебя объявят самым смелым и самым умным среди таких же олухов... Нет, я не шучу. Какие тут шутки? И смеяться не над чем. Когда уши, хорошо знающие только холодные и сухие пальцы наставника, восторженно внимают песнопениям охрипших с перепоя менестрелей, юный разум никак не желает понять самую простую из истин: легенды рождаются из праха героев, а не иначе.
То есть, жил-был человек (гном, эльф — по вашему выбору), к звёздам с небес тяготения не испытывал, животных обижал в меру (шпорами бока лошади раскровенить — какая ж тут обида?), тискал соседских девушек на соседском же сеновале, да и вообще — не тужил. Помимо прочего любил помахать железной палкой-ковырялкой, в просторечии именуемой «меч» (также сойдёт топор, дубина, оглобля и любое увесистое орудие нелёгкого душегубческого труда). А может, магией баловался — без разницы. И однажды случилось... Ага. Страшное. То ли посевы потравили, то ли скот заморили, то ли ещё какая напасть приключилась, и надо что-то делать, поскольку оставлять, как есть, нельзя. Сразу же выясняется, что желающих рисковать шкурой поблизости не водится. О, причин сколько угодно и на любой вкус: и семеро по лавкам, и немощь телесная, и несовместимость насилия с мировоззрением, и... Да мало ли отговорок можно придумать? В общем, некому идти с ворогом разбираться. Да и у героя будущего — ни хотения, ни чего другого нет. А есть только маленький домашний зверёк, который до поры до времени мирно спит где-то в межрёберье. Совестью называется. И начинает вдруг этот самый зверёк зубки показывать. Да так настырно показывает, что невмоготу терпеть. И начинает парень думать: что ж на сердце-то так паскудно? Тысячу и одно оправдание придумал, а не помогает. Вот тогда и приходится ему приниматься за работу. А дальше — как повезёт: либо на поле боя сгниёшь, либо овеянный славой домой возвратишься. Но песню о тебе сложат. Только в ней не будет сказано, что герой совершал свои подвиги только потому, что кто-то должен был оторвать задницу от скамьи и засучить рукава...
