Людмила Астахова - Знающий не говорит. Тетралогия
– Тогда готовься, колдун, скоро начнем, – предупредил кузнец.
На скорую руку похватали из плетенки кусочки заветренного сыра, запили молоком. И все это молча. Пока Итан разводил огонь в горне, эльф предъявил Шону несколько грубых заготовок. Металл был разного качества, но волшебник безошибочно выбрал только один из слитков. Как выбрал? Просто один из кусков металла показался ему… м-м-м… чище остальных. Своему чутью Шон привык доверять. Да и эльф-кузнец выбор его без разговоров одобрил.
Молот в руках кузнеца пел вместе с колдуном, вторя его песне-речитативу мелодией чистого звона. Скоро Шон перестал бояться сбиться, молот не давал ему сменить ритм и направление течения звуков. Каждый удар превращал безликий кусок металла в прекрасное оружие, каждое слово наделяло его силой, способной разомкнуть цепь колдовства, породившего неупокоенного мертвеца. Кузнец и колдун понимали друг друга не то что с полувзгляда, а с полумысли, вместе творя небольшое чудо так, словно знали друг друга не день, а целое столетие. Каждый раз, встречаясь взглядом со светлыми глазами эльфа, Шон с восторгом ощущал их растущую общность, способную сокрушить любое зло. И когда мастер Ириен, ударив в последний раз, резко опустил новорожденное лезвие в холодную воду, колдун выкрикнул последнее слово заклинания и связь эта прервалась, Шон ощутил острую боль.
– Эх, красота-то какая! – выдохнул восхищенный хромоножка, любуясь работой.
– Спасибо тебе, мастер, – устало выдохнул Шон.
– И тебе, колдун.
Трое мужчин, потные, закопченные, усталые, завороженно смотрели, как в бочке отдыхает их стальное смертоносное дитя. Каждый отдал ему часть своих сил, и каждый видел в нем свое продолжение. Шон уже сам себе завидовал. Было чему…
Эльф резко вскинул голову и уставился в широкий дверной проем. Через несколько мгновений там показался силуэт лошади с всадником, заслонивший солнечный свет. Шон от неожиданности вздрогнул, а Итан побелел лицом. И, если колдун сразу не догадался что к чему, то по лицу хромоножки можно было читать как по писаному.
«Мы уже покойники», – говорили его круглые глаза.
Ириен скривился от досады, но вышел навстречу пришельцам без робости, Шон следом. Колдун узнал их и отчаянно пожалел, что оставил свой меч в доме. От этих ничего хорошего ждать не приходилось.
Лихих людей, да и нелюдей в приграничье всегда хватало. За всеми головорезами из Твердыни не уследишь, глаз не хватит, вот и шалят на глухих дорогах злодеи всех рас и мастей. По мере их отлова, что, к чести гарнизона, случается частенько, жизнь в крепости делается разнообразней за счет изобретательности палача и фантазии лорда-сенешаля. Особо проявивших себя на стезе кровопролития, душегубства и мучительства ждет кол, остальных просто вешают на добротных крепких виселицах.
Этих было шестеро, все верхом, все вооружены. Кто мечом, кто копьем, у одного новенький самострел. Шестеро недобитков из шайки пресловутого Слепня во главе со своим неуловимым предводителем – человеком непревзойденной жестокости. Он был разнаряжен по-княжески, в коротком зеленом колете с нефритовыми пуговицами, в штанах с шелковой шнуровкой и высоких охотничьих сапогах, и даже шапочку с соколиным пером не забыл. Граф, ни дать ни взять, если бы не кисло-брезгливое выражение тщательно культивируемого чувства превосходства, искривившее смазливую физиономию разбойника.
– Ну, вот и свиделись, кузнец, – сказал Слепень, и свита поддержала его довольным гоготом.
– Чего надо? – невозмутимо спросил эльф.
– Я послал двоих парней прижать твою бабу на реке. Пусть ребята развлекутся. – Душегуб сделал многозначительную паузу, пытаясь определить, как его слова по действуют на эльфа.
Никак. Тот остался спокоен, что твоя ледяная гора, отрешенно разглядывая Слепня, точно полет бабочки вокруг пламени свечи.
«Их шестеро, – думал Шон. – Слишком много, и нет никаких шансов. Совершенно».
– Придется тебе ответить за тех троих, которых я посылал к тебе за оружием, остроухий, – сладко промурлыкал главарь. – Еще не придумал как, но тебе не понравится. Легко ты не умрешь, это я обещаю. Может быть, шкуру с тебя спустить или, скажем, руки обрубить?
Эльф нехорошо так ухмыльнулся и совершенно бесстрастно сказал:
– Не много ли ты берешь на себя? Явился в нашу деревню, угрожаешь моей жене… Так не пойдет, Слепень.
– Мои парни на реке…
– Твои парни давно уже мертвецы. И, сдается мне, что ты тоже не заживешься, говнюк.
– Ах ты!..
Мгновение, когда в руке у эльфа оказался меч, Шон пропустил, заглядевшись на Слепня. Колдун и представить себе не мог, что Итан умудрится незаметно подсунуть в руку кузнеца оружие. Да и откуда меч в деревенской кузне? Вот и Слепень не ожидал такого оборота. Он пнул свою лошадь в бок и попытался затоптать строптивого эльфа, но резкий укол лезвием в сердце убил животное. Лошадь рухнула и подмяла под себя Слепня. Следом Ириен отрубил древко копья, нацеленного в свой живот, легко развернулся и чиркнул мечом по животу одного из разбойников. И, пока Шон пытался увернуться от ударов и стащить еще одного из нападавших с коня, на поле боя появилась Шэсс в одежде, залитой кровью, но зато с двумя мечами и самострелом. Она метила в стрелка и, всадив болт точнехонько ему в левый глаз, поделилась с Шоном трофейным оружием. Вместе они расправились еще с одним разбойником. Это оказалось легко. Еще одного убил Ириен, а последний попытался сбежать. Но Шэсс шестом подсекла ноги его лошади, и парень полетел кувырком и сломал себе шею. Ему, можно сказать, повезло. У Слепня были сломаны ноги, его дружок Плешивый утробно стонал, пытаясь руками запихнуть вываливающиеся на дорогу кишки обратно в живот. Третий, щуплый мужичонка со смешной косичкой на затылке, лежал тихо и пускал кровавые пузыри.
– У стрелка совсем новые сапоги, – деловито сказала Шэсс, едва отдышавшись. – На тебя, Итан, в самый раз.
И вытерла со лба кровавые брызги. Совсем как жница после тяжелого страдного дня.
– Эй, Гала! – позвал эльф. – Гала, слазь с крыши! Помоги брату!
Он так равнодушно и деловито перерезал глотку Плешивому, что Шону стало ясно, каким ремеслом лучше всего владеет странный эльф-кузнец помимо умения пользоваться молотом и клещами.
– Неловко вышло, Слепень, – с напускным сочувствием сказал Ириен, низко наклоняясь к покалеченному атаману. – Вот так никогда и не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
В ответ Слепень захрипел и попытался плюнуть, но только забрызгал слюной покрытый тонкой вышивкой ворот рубашки. Глаза у атамана горели звериной неутолимой яростью.
