Екатерина Соловьёва - Хронофаги
— Потому что Гегхагдт пгросил! Стыдно ему было…
— И на кой дьявол ему выпускать Старика?
Кардиналы молчали. Олег чесал вспотевшую от размышлений лысину, Мартин осторожно тёр виски, отгоняя подступающую мигрень. Получасовой мозговой штурм ничего не дал. Бертран в тоске оглянулся на девушку, что пришибленно забилась между Мартином и богом, и меланхолично полоскала в кипятке пакетик. От плаща и свитера, которые она бросила на спинку лавки, всё ещё тянуло сыростью. Взгляд задержался на её груди, туго обтянутой чёрной футболкой. Мокрые пряди торчали в художественном беспорядке, взор уныло точил столешницу, по щеке с волос бежала капля.
— Вета… Римма сказала тебе что-нибудь важное, перед тем, как… эээ…
Она пробормотала, не поднимая головы:
— Сказала… Грехи сына превзойдут грехи отца… И ещё… Что только тот, кто совершил грех, может его искупить…
— Peccata filii peccata patris superabunt…[Грехи сына превзойдут грехи отца (лат).] — глухо проскрипел Бертран и уронил седую голову на руки. — Евангелие от Иуды, Псалом седьмой…
Он вдруг поднял полные ужаса от немыслимой догадки глаза на Старика, задумчиво ковыряющегося в длинном носу и, заикаясь от волнения, произнёс:
— Не первый раз, говорите, Он здесь… Старый сукин сын… Вот почему тебя держали в Чертогах!
Старик икнул, проглотил карамельку и, надувшись, ударил по столу кулаком:
— Время — честный человек![Афоризм Пьера Бомарше.]
— Бертран… А конкретнее? — напрягся Олег, удерживая обиженного бога через стол за плечо. Сатурн шипел, плевался латынью и ещё каким-то варварским наречием. Симбионты молчали, очевидно, стесняясь переводить. Вета машинально погладила его по всклокоченной голове и старик постепенно начал затихать, ворча и шмыгая.
Командир заломил за затылком руки, откинулся на спинку и безумно улыбнулся.
— Грехи сына превзойдут грехи отца… Помните Грецию? Помните, что натворил там Его сынок? Да, да, Зевс… Вывороченные горы, реки, повёрнутые вспять, лава из вулканов… ничего не напоминает? А вы выйдите наружу… Вот он, тот, кто совершил грех, — палец Бертрана упёрся в вора, — и тот, кто может искупить его. С него всё началось, им и должно закончиться…
— Не может этого быть… — потерянно прошептал Мартин. — Это чистое безумие…
Четыре взгляда скрестились на Валентине. Тот перестал жевать, нахмурился и с усилием проглотил кусок паштета.
— Чё я-то опять… Чуть чё, сразу я…
— Тебе надо сыграть на флейте… — отстранённо добавил Бертран.
— А что я получу взамен? — ухмыльнулся Валентин.
По его довольной физиономии чувствовалось, что он уяснил свою значимость, и собирается извлечь максимум выгоды из своего положения.
— Жизнь! — хрипло рявкнул командир. Ему хотелось придушить вора. — Я оставлю тебе твою жалкую жизнь!
Поморщившись, Вета что-то шепнула Мартину, он встал, чтобы выпустить её, и девушка молча направилась в сторону уборной. Дождавшись, когда она исчезнет из виду, Олег всем корпусом развернулся к Валентину:
— Ты, что, жить не хочешь? Мир рухнет — всем конец, понимаешь? Ни убежать, ни уехать, ни спрятаться — это по всему миру происходит…
— А мне моя жизнь не дорога, — оскорблённо бросил вор, потирая шрам. — Жизнь моя копейка, судьба моя злодейка…
Некоторое время за столом зрело тягостное молчание. Олег страдальчески тёр виски, отгоняя жестокую мигрень. Снаружи послышались глухие хлопки выстрелов, крики, надсадный рёв.
— Тебя всё ещё интересует та девушка? — негромко поинтересовался Мартин, кивнув на место Иветты. — Ты можешь обрести власть над ней, если сыграешь то, что нужно. Она тебя полюбит. Ну, как, идёт?
Валентин принял задумчивый вид, удовлетворенно растянул губы в улыбке, кивнул и опрокинул рюмку.
— Добавить бы надо… Может, у вас вторые Часы есть…
— Да если б даже и были!.. — возмутился кардинал. — Двадцать тысяч зелёных. Идёт?
— Миллион.
— И ни центом больше.
Бертран с трудом сдержался, чтобы не задушить его прямо здесь и сейчас. И в ту же минуту понял: душить он должен себя. Мартин лишь взял на себя бремя озвучить его, Бертрана, предложение, чтобы спасти этот проклятый мир, что рушится на глазах…
Никогда ещё кардинал не чувствовал себя так мерзко. Впервые за полторы сотни лет он жалел, о вступлении в братство. Предатель, сутенёр, торгаш… Он много хуже этого вора и насильника, что так вальяжно развалился напротив. Хотелось рвать волосы от досады, когда вспомнилось:
— По-твоему, может жизнь одного человека стоить жизни целого мира?
— А, по-твоему, нет?
«Ах, Мартин, Мартин… Ему, наверняка, легче далось сказать это, ему ведь плевать на женщин. Али рассказывал, что когда-то Мартин настрого запретил своему симбионту вправлять нос, свёрнутый набок его любовником…»
Вспомнилась Жанетта: невысокая, угловатая. Иветта тоже хрупкая, но более округлая, взрослая. И обеих он предал…
— Поставь музыку! — приказал бармену прокуренный голос слева.
Бертран обернулся: небритая опухшая рожа, куртка из натуральной кожи, стопка с водкой, пепельница. Из-за стойки послышался шум, жужжание, щелчок и женский голос бодро затянул:
— Честного не жди слова, я тебя предам снова…
— Э! Чё за шняга!
— Сейчас-сейчас! — пообещал бармен, так и не выглянув из-за буфета.
— И ты попала! К настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну! — зарыдали колонки мужским голосом.
— Пацанское чё поставь! — скомандовал опухший и опрокинул в горло стопку.
Бертран тоскливо заглянул в свою и Олег тут же ловко плеснул в неё. Командир с благодарностью посмотрел на здоровяка и снова уронил взгляд в стеклянное дно, колышущееся спиртом.
«Что бы Макджи сделал, будь он здесь?
Заткнись. Заткнись! Заткнись!!!
Нету больше Макджи, нету! Умер он, умер!
Имей мужество справиться сам! Или он зря потратил на тебя столько сил?!»
Бертран забросил в глотку сто грамм прозрачного пламени, поморщился и стал закусывать куриным салатом. Водка обожгла пищевод и пропала где-то в желудке. Напряжение немного спало, дико захотелось спать. Трёхмесячная усталость навалилась разом, сложив на плечи многотонные лапы.
«В конце концов, я же не убиваю её. Так даже лучше: она меня забудет. Всё равно ведь в Чертоги возвращаться. Работа такая… Работа… Да…»
Колонки захрипели Шуфутинским, проглатывая слова и смысл. Старик совсем угомонился, тяжело вздохнул и спрятал лицо в спутанных космах. Официантка скользнула к столу и поставила с разноса жаркое с вилкой и хлебом.
Вета вернулась и снова села с краю, подтянув ближе остывший чай. Бертран кивнул на ароматно дымящуюся тарелку:
