Барбара Хэмбли - Мать Зимы
Разбойники захохотали. Кто-то из них принялся выкрикивать ругательства в адрес женщин и священника. Даже прежде, чем капитан покинул храм, Джил услышала, как солдаты стаскивают к стенам с внешней стороны поленья и хворост.
Она заозиралась в поисках Ингольда. Конечно, старик мог без труда вытащить отсюда их обоих, отведя солдатам глаза, но ей сейчас хотелось совсем другого. Где-то неподалеку всхлипывала девушка: «Не хочу! Не хочу!», повторяя это раз за разом в общем испуганном гомоне, становившемся все громче по мере того, как разгорались снаружи костры, и дым начинал проникать в помещение.
Она хотела убить их всех, — этих людей на площади. Смутные видения насилия заплясали в сознании, и ярость ледяной волной начала подниматься в душе.
— Ты тоже из какой-то шайки? — спросил ее чей-то голос. — Разбойница?
Джил обернулась. Это был священник, отец Кримайл.
— Нет, просто женщина, которая любит путешествовать и не хочет, чтобы ее изнасиловали. — Она увидела свое отражение в этих светло-серых глазах: высокая худая женщина с лицом, изуродованным шрамом и не прикрытым вуалью, с растрепанными волосами и мечом на поясе. Она не знала, видит ли он что-то еще.
Священнику на вид было лет двадцать. На шее у него висели яркие стеклянные четки и оберег против демонов.
— Ты северянка, — сказал он, словно это все объясняло. — Ты поможешь? Нам пригодится каждый клинок. У твоего отца тоже меч. Он может держать его в руках?
— Не сомневайтесь.
Джил огляделась по сторонам. Они стояли у подножия небольшой лестницы, ведущей к окну, близ которого стояла статуя святого Прата, узнаваемая благодаря его атрибутам: алому вервию, бичу и чаше с ядом. Подобно одному из тех магов, которых, по преданию, бичевал сей древнейший из святых, Ингольд стоял у подножия изваяния, глядя в окно, а ниже, у священного колодца, мальчики и мужчины брали наизготовку подсвечники и канделябры, толком не зная, как ими пользоваться.
— Ингольд! — окрикнула Джил, но старик не ответил. Он стоял, склонив голову и скрестив руки на груди. Языки пламени, бушевавшие снаружи, отбрасывали отблески на его лицо, пятнали алым белую бороду и шерстяную рубаху. Дым врывался в приоткрытые створки. Джил взбежала по ступеням рядом с отцом Кримайлом и вновь крикнула:
— Ингольд!..
Она как раз вовремя поспела к окну, чтобы увидеть, как затухают огни вокруг церкви. Грязно выругавшись, Сманэль пнул кучу хвороста и потыкал в нее мечом. Судя по крикам с другой стороны церкви, там костры потухли тоже. Ингольд глубоко вздохнул, не открывая глаз. Джил едва не расхохоталась от восторга. Еще дважды бандиты попытались разжечь огонь, но с тем же успехом они могли бы пытаться запалить кирпичи.
— Ну, и кто теперь еретик, а, святоша? — прокричал капитан, вскакивая на лошадь и глядя на юного священника, видневшегося в окне. Со всех сторон к нему бежали его люди, грабившие окрестные дома. Они волочили мешки с зерном, кур и окровавленные свиные туши.
— Еретик и лицемер, и пусть демоны терзают тебя тысячу лет! Кому теперь предстоит предстать перед судьями и святыми, и адским пламенем?
— Ох, зелен виноград, — заметила Джил, глядя, как бандиты уезжают прочь, вздымая облака пыли, золотившиеся под вечерним солнцем.
Священник исчез. Ингольд привалился спиной к алтарю святого Прата, не открывая глаз; его дыхание было ровным и глубоким. Скрестив руки на груди, он словно отгородился стеной от окружающего мира и погрузился в свои мысли. Джил неожиданно подумала, что сейчас он спас столько же людей, сколько погибло их в Поселениях, даже если их ждала не гибель от ледяной бури, а более медленная и мучительная смерть.
Тем временем народ высыпал наружу из дверей церкви. Из окна Джил видела, как они опасливо оглядываются, опасаясь возвращения солдат, а затем разбегаются по домам. Между двух домов появилась девушка, с трудом переставлявшая ноги и прижимавшая к лицу окровавленную вуаль. Ее юбка была разорвана и также перепачкана в крови. Женщина бросилась к ней от церкви и схватила ее в объятия. До слуха Джил донесся негромкий голос священника:
— Это правда?
Ингольд открыл глаза и посмотрел на отца Кримайла, который вновь вернулся к лестнице.
— Да, — промолвил он. — Да, это правда.
Священник поджал губы и отвернулся.
— Воистину, — прошептал он, — Владыка демонов хитер и жесток, как сама смерть. Священный храм защитил нас от ужасов войны, но не смог охранить нас от Зла.
— Какого черта... — Джил в изумлении уставилась на этого юнца.
— Уверяю вас, — мягким, но уверенным голосом перебил ее Ингольд, — что никто из тех, кто нашел защиту в этих стенах, ничем не обязан моей магии и не в ответе за нее. Это я погасил огонь, и сделал это лишь ради собственной безопасности. — Мимо, к выходу, прошла женщина, задержавшаяся в церкви; на руках она держала мальчугана лет двух, а другого, чуть постарше, хорошенького, как девочка, вела за собой. Ингольд проводил их взглядом, в котором читалась печаль. По собственному опыту он прекрасно знал, что случается с хорошенькими мальчиками, хорошенькими и не такими уж хорошенькими девочками, а также уродливыми старухами, когда солдаты грабят город. — У них осталась жизнь и свобода, чтобы творить добро. Что тут плохого?
На лице юного священника застыла печаль, словно он выслушал собственный смертный приговор.
— Все, что проистекает от Иллюзии, несет в себе Зло, — заявил он. — Длань Иллюзии лежит на вас, а теперь и на них, и на всем этом городе.
Кончиками пальцев он прикоснулся к руке Ингольда и с мольбой уставился на него.
— Я верю, что вы желали лишь добра, друг мой, но Владыка Лжи обманул даже вас, укрыв от ваших собственных глаз, почему вы сделали то, что сделали. Укрыл от вас зловоние Зла, пронизывающее любую Иллюзию, любую магию, во имя чего бы те ни творились.
Из дома близ площади послышался жалобный старческий вопль, — это кто-то из горожан вернулся в свое разграбленное жилище. Священник обернулся на этот крик, и лицо его исказилось от скорби.
— Я должен идти к ним. — Он поднес четки к губам. — Ступайте, я ничего не скажу им до заката, а к этому времени вы будете уже далеко. Пусть на мою душу ляжет грех за то, что я позволил вам сбежать. В глубине души я верю, что вы не желали зла. Вы просто были введены в заблуждение.
Джил утратила дар речи, пытаясь осознать, о чем толковал священник. Было проще поверить той лжи, которую нашептывали в его сознании бесплотные голоса, чем принять уверенность этих людей в том, что они обречены на вечное проклятие.
Теперь уже и из других домов слышались жалобные вопли. Люди оплакивали тех, кто не успел укрыться в церкви, а также утраченное добро. К тому же, у них больше не осталось зерна, и, подобно обитателям Убежища, они стояли перед лицом голодной смерти.
