Роберт Говард - ТЕНЬ ЯСТРЕБА. Сага призрачных замков
— Лежит мертвый среди двадцати дохлых турок, — ответила Рыжая Соня.
Готтфрид сел на землю, чувствуя себя совершенно опустошенным, и, закрыв лицо огромными руками, заплакал. Соня нетерпеливо потрясла его за плечо.
— Послушай, чертово отродье, нечего тут сидеть и рыдать, как отшлепанный младенец. Ты со своими пьянчугами натворил, конечно, дел, но этого уже не исправишь. Вставай, и пойдем в таверну, выпьем пива.
— Почему ты вытащила меня? — спросил Готтфрид.
— Потому что такая дубина, как ты, никогда не сможет о себе позаботиться. Рядом с тобой должен быть кто-то мудрый, вроде меня, чтобы поддерживать жизнь в этом неуклюжем и бестолковом теле.
— Но я думал, ты меня презираешь!
— Ну и что, женщина может менять свое мнение, разве не так? — отрезала она.
Вдоль стен копьеносцы отгоняли лезущих в частично заделанную брешь мусульман. А в шатре султана Ибрагим объяснял своему повелителю, что только дьявол мог нашептать неверным мысль устроить эту пьяную вылазку как раз в момент взрыва и сорвать тщательно подготовленный план взятия города. Взбешенный Сулейман впервые говорил со своим другом кратко.
— Нет, это твой промах. Довольно интриг! Где умение и искусство терпят поражение, верх одержит невидимая сила. Отправь гонца за акынджи, они нужны здесь, чтобы заменить павших. Объяви о подготовке к следующему штурму.
6Предыдущие атаки не шли ни в какое сравнение со штурмом, который обрушился теперь на стены Вены. Днем и ночью не умолкал грохот пушек, и ядра непрерывно падали на улицы и крыши домов. Защитники города погибали, а воинские резервы были уже исчерпаны. Страх и отчаяние поселились в душах людей, и, казалось, этому аду никогда не будет конца.
Расследование показало, что мина, разрушившая часть стены у ворот Карнтнера, была заложена не снаружи. К месту взрыва вел длинный туннель, начинавшийся в самом обычном погребе. И в ту ночь, когда произошла пьяная вылазка, кто-то взорвал под стеной огромное количество пороха. Теперь стало ясно, что турки перетаскивали свои пушки к северной стене только для того, чтобы отвлечь внимание от ворот Карнтнера и дать предателям возможность спокойно сделать свою грязную работу.
Граф Сальм и его помощники предпринимали титанические усилия для обороны Вены. Престарелый командующий, наделенный сверхчеловеческой энергией, постоянно находился на стенах, поддерживал упавших духом, помогал раненым, сражался у амбразур бок о бок с простыми солдатами, не обращая внимания на опасность.
А за стенами крепости смерть пировала вовсю. Сулейман снова и снова гнал своих людей на штурм, словно они были его злейшими врагами. Среди его воинов начался мор, из опустошенных земель вокруг не поступало никакой пищи. Холодные ветры беспощадно дули с Карпатских гор, и воины дрожали в своих легких восточных одеждах. В морозные ночи у часовых руки примерзали к оружию. Земля стала жесткой, как камень, и саперы с трудом ковыряли ее своими инструментами. Потом начались проливные дожди — порох намокал, делая бесполезными самые мощные пушки. Равнина вокруг города превратилась в смердящую трясину, и множество мертвых тел, разлагавшихся в ней, стали источником всевозможных болезней.
Лихорадочная дрожь охватывала Сулеймана, когда он окидывал взглядом свой лагерь. Под зловещими свинцовыми небесами его обессиленные воины копошились в грязи, словно призраки. Зловоние от тысяч трупов отравляло воздух и раздражало ноздри; султану временами казалось, что жизнь навсегда покинула равнину, а те, кто еще ползал по ней, давно умерли и двигались только благодаря беспощадной воле их повелителя. На мгновение татарин в нем взял верх над турком, и он затрясся от страха, но вскоре смог справиться с этой слабостью. Внимательно оглядев старые, залатанные во множестве мест стены города, он снова задал себе вопрос: сколько же еще они смогут продержаться?
— Объяви сигнал к атаке. Тридцать тысяч аскеров тому, кто первым заберется на стену!
Главный визирь беспомощно развел руками.
— Дух покинул наших воинов. Они больше не в силах выносить мерзости этой ледяной страны.
— Гони их на стены кнутами, — сурово ответил Сулейман. — Это ворота в Европу. Другого пути нет.
Над лагерем загремела барабанная дробь. На стенах усталые защитники христианского мира поднялись и сжали в руках свое оружие, понимая, что смерть вновь раскрывает свои объятия.
Офицеры султана начали поднимать своих солдат на последний, решающий штурм. В воздухе засвистели кнуты, и вся равнина огласилась криками боли и страха. Обезумевшие солдаты бросились к городу, как сорвавшиеся с цепи голодные псы. Они лезли на стены и откатывались назад под огнем защитников, но снова лезли, теперь уже понимая, что это их судьба. Незаметно опустилась ночь, и в темноте, освещаемой артиллерийскими залпами и пламенем факелов, атаки стали еще яростнее. Зная только ужасную, непоколебимую и абсолютную волю султана, его воины сражались всю ночь, забыв обо всем.
Рассвет был подобен Армагеддону. У стен Вены вырос вал из мертвых тел, закованных в стальные доспехи. Оперенье их шлемов лениво шевелил ветер. И по этим трупам, шатаясь, к стенам шли живые воины, мало отличавшиеся от мертвых, с ввалившимися глазами, но с безумной жаждой битвы.
Они лезли на стены, падали, отступали, снова строились в ряды… снова… и сами боги застыли в изумлении перед титанической способностью людей переносить бесконечные страдания. В смертельной схватке сошлись Азия и Европа. Вокруг стен бушевало море восточных лиц — турок, татар, курдов, арабов, алжирцев — воющих, кричащих, умирающих под разрывными ядрами испанцев, на копьях австрийцев, под ударами огромных двуручных мечей германцев. В этой вселенской бойне все ценности уже потеряли свой смысл, осталась только смерть.
Для Готтфрида фон Кальмбаха жизнь сузилась до одного простого действия — взмаха его огромного меча. Он сражался у гигантского пролома на башне Карнтнера долгие часы, а потом время остановилось. Казалось, уже целую вечность обезумевшие лица — дьявольские морды — с воем и рычанием поднимались перед ним, и кривые ятаганы каждое мгновение плясали у него перед глазами. Он не чувствовал своих ран, не ощущал усталости. Задыхаясь от дыма и пыли, ослепленный заливавшим глаза потом и кровью, он относился к смерти, как к сбору урожая, смутно чувствуя лишь тонкую фигуру рядом с собой, так же, как и он, наносящую непрерывные удары по искаженным лицам — сначала со смехом, проклятиями и боевыми кличами, затем — в мрачном молчании.
Готтфрид потерял себя в этом сверкании стали. Он смотрел — и не видел, фиксировал — и не понимал… Рядом с ним упал граф Сальм, смертельно раненный разорвавшейся бомбой; потом, кажется, стемнело и он все реже взмахивал своим тяжеленным мечом, но так и не осознал, что нескончаемый смертный прибой начал затухать. До фон Кальмбаха с трудом дошло, что Николас Зриньи тащит его прочь от заваленной телами бреши со словами:
