Мария Архангельская - Пока не устану жить
Наконец де Лиль выдохся и умолк, отвернувшись всё к тому же окну.
— Что ж, теперь я могу вам ответить, почему я это сделала, — заговорила я после короткой паузы. — Да просто потому, что не могла поступить иначе. Я не знала, что вас оставили умирать, но если б и знала, это бы ничего не изменило. Я не могу допустить, чтобы человек умер, если в моих силах этому помешать.
— А что мне теперь незачем жить, вы подумали?
— Нет. Я и сейчас так не думаю. Жизнь слишком дорого стоит, чтобы вот так ею разбрасываться.
— Моя жизнь кончена, слышите вы, кончена!
— Нет, Кристиан. Кончилась ваша прежняя жизнь, и началась новая. И какой она будет, зависит от вас.
— Может быть, хватит прописных истин?
— Прописная или нет, но это истина, и я рада, что вы это понимаете. И, в конце концов, это же не в первый раз. Вспомните инициацию — тогда тоже кончилась одна жизнь и началась другая.
— Разве можно сравнивать? — горько бросил он.
— Можно. Тогда вы тоже от чего-то отказались, пришлось ломать какие-то планы, и наверняка это было нелегко. Но вы справились тогда, справитесь и сейчас.
— Мне ничего не пришлось ломать, — Кристиан усмехнулся, вернее, оскалился. — Я знал, что буду учиться в Школе, с самого детства. И все очень бы удивились, если бы этого не произошло.
— Вы из семьи магов?
— Да.
Мне очень захотелось спросить, когда пробудился его Дар, и как его родители справлялись с малолетним магом немалой Силы, но я сдержалась. Сейчас есть темы поважнее.
— И всё же я уверена, что вы достаточно сильны, чтобы пережить то, что с вами случилось. Ведь, если подумать, ничего ужасного не произошло. Просто из вашей жизни будут выпадать несколько ночей в году. Это не самая высокая цена за право жить дальше.
— О да, — он снова усмехнулся, но прежней ярости в нём уже не чувствовалось. Всё же он ещё очень был слаб, и надолго его не хватило. — Всего лишь несколько ночей. А также более-менее комфортное заключение на всю оставшуюся жизнь. И полный отрыв от всех родных и друзей.
— Почему? Им запретят с вами видеться?
— Они сами не захотят.
— С чего вы взяли?
— А вы бы захотели?.. Впрочем, вы-то общаетесь… Но не все такие… блаженные, как вы. Кто, будучи в здравом уме, захочет иметь что-то общее с тёмным магом, да ещё и с оборотнем в придачу? Я бы точно не захотел.
— Так не судите по себе. Что за беда, что вы тёмный маг? Вы собираетесь резать людей на алтарях? Вы будете насылать на кого-то порчу? Вы начнёте убивать направо и налево?
— Может, и начну, — глухо сказал Кристиан. — Если меня оставят без присмотра. А если и не оставят… Как вы думаете, очень весело быть безумцем? Даже если впадаешь в безумие раз или два в месяц.
Я помолчала, обдумывая внезапно пришедшую в голову мысль.
— Знаете, Кристиан, однажды я копалась в библиотеке и нашла там одну книгу, как раз про оборотней. Это что-то вроде самоучителя. Прочтите её. Может быть, вам она поможет. Если вы научитесь контролировать себя…
— Если научусь?! — Кристиан рывком приподнялся на постели, и тут же, побелев, упал обратно. — Вы что, храните книги по тёмной магии?! Да оставьте вы меня в покое!
— Дайте, я просто посмотрю…
— Со мной всё в порядке, говорю я вам! Вы что, с ума сошли? За хранение таких книг…
— Их храню не я, а школьная библиотека, так что все претензии к ней.
— Вы её никому не показали? Значит, храните. А мне, больше того, предлагаете использовать. Вы представляете, в какое чудовище я превращусь, если буду учиться по этой вашей книге?!
— О да, вы превратитесь в совершенно удивительное чудовище! В чудовище, которое сможет удержаться от убийств!
Он не ответил. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
— Короче, я принесу вам эту книгу, — сказала я, отворачиваясь. — А вы поступайте, как хотите. Можете выкинуть её в окно.
Я направилась к двери и уже взялась за ручку, когда меня догнал его голос:
— Если нас с ней поймают, нам обоим не поздоровится.
Я обернулась. Кристиан сосредоточенно покусывал нижнюю губу.
— Можете сказать, что это я вам её подкинула, я разрешаю. Я её не использовала, так что уголовная ответственность мне не грозит. А вы не знали, что это такое, пока не открыли, и просто не успели передать её докторам.
Я вернулась к его кровати и положила ладони на спинку в ногах, оказавшись прямо напротив него.
— Хорош я буду, если начну всё валить на вас, — криво улыбнувшись, сказал он.
— Я всё равно попаду под подозрение. Ясно же, что вы сами её достать не могли. Нет, в самом деле, Кристиан, прочтите, хуже не будет. Не получится, так не получится. А если выйдет… Станете ли вы тогда чудовищем, зависит от вас и только от вас.
Он взглянул мне прямо в глаза, и я отметила, что они снова стали серыми. И его аура тоже успокоилась, хотя знакомая прожилка стала заметнее. Видимо, злость ускоряла преображение.
Я покосилась на принесённый мной обед, про который в пылу ссоры успела забыть.
— Но поесть вам всё же надо. Справитесь, или вам помочь?
— Не надо, я сам.
— Вы уверены?
— Уверен.
Я с некоторым сомнением посмотрела на него, но решила не спорить. Пусть восстанавливает пошатнувшееся самоуважение. Худшее, что может с ним сейчас случиться — съест меньше, чем мог бы.
Покинув палату, я направилась к кабинету госпожи Голино, продолжая думать о Кристиане и об оборотнях вообще. Хозяйка кабинета оказалась на месте.
— Госпожа Голино, можно задать вам вопрос? — спросила я, едва переступив порог кабинета.
— Да, разумеется, — она оторвалась от бумаг, которые просматривала.
— Я тут подумала… Маги очень редко становятся оборотнями.
— Да, верно.
— А нам на уроках, ещё на подготовительных курсах, говорили, что оборотень подлежит немедленному уничтожению, если только сам не заявит в соответствующие органы Ассамблеи. Но если оборотнем может стать только обычный человек, то как он может заявить в Ассамблею, если даже не подозревает о её существовании?
— Да, большинство оборотней не подозревают, — госпожа Голино вздохнула. — Те оборотни, которых берут под присмотр, как правило, являются членами семей магов, которые могут распознать, что происходит, и подсказать, куда обратиться.
— А все остальные? Их что же, просто убивают на месте?
— Это всё же меньшее зло по сравнению с тем, что они способны принести. Одна жизнь, или десятки?
— Но ведь это неправильно! — горячо возразила я. — Одно дело, если он мог признаться и не признался. Но если он не мог никому ничего сказать, как же можно его судить за то, что он совершал в помрачении сознания?
