Елена Хорватова - Магия черная, магия белая
Но Нининсина, не прикасаясь к Маргарите и даже не подходя к ней, сделала несколько энергичных движений скальпелем в воздухе. Это напоминало тренировку мастера восточных единоборств, пластично и элегантно играющего холодным оружием. Скальпель змейкой мелькнул перед глазами Маргоши, и лишь свет фонарей на миг отразился в его блестящем лезвии. Почти сразу после этих пассов Маргоше показалось, что чужой взгляд исчез, и еще какое-то странное ощущение появилось в раненой руке, как будто там зашевелилось нечто живое и горячее…
И тут из Маргошиной раны вырвался фонтанчик темной, похожей на нефть жидкости. Он был, конечно, немного поменьше тех, вокруг которых в фильмах про нефтеразработки обычно пляшут буровики, открывшие новое месторождение, но тоже вполне внушительный для фонтана, бьющего из человеческого организма.
– Ой, мама! – от неожиданности закричала Маргоша и тут же повторила: «Ой, мама!», – но уже от страха, увидев, что творится у ее ног. Жидкость в черной луже, образованной фонтанчиком, мгновенно кристаллизовалась, а кристаллы на глазах превращались в каких-то, мерзких насекомых, похожих на скорпионов, и, треща панцирями и хвостами, расползались в разные стороны… Зрелище было омерзительное!
– Ну, девочка моя, я смотрю, ты уже и сама научилась справляться с такими проблемами, как заговоренный нож, – улыбнулась Нининсина. – Вот и чудно. С боевым крещением тебя.
Она продолжала говорить спокойным тихим голосом и одновременно делала руками пассы в сторону Маргоши, и от этих плавных движений шла теплая волна, и боль стихала, и хотелось спать… А голос тети Нины, обволакивая Маргариту, приводил в умиротворение ее чувства:
– Я привезла побеги белой омелы, они нейтрализуют все последствия. Чудесное старинное средство. Не только жалкий заговор Жмура, но и более серьезные вещи омела берет как нечего делать, только добывать ее надо с хитростью – срезать на шестой день лунного месяца золотым серпом, не притрагиваясь к растению руками… И для усиления лечебного эффекта омелы я прихватила еще и венок из листьев дуба. Омела и дуб – магическое сочетание. Еще Плиний в своей «Естественной истории» писал: «У друидов нет ничего более священного, чем омела и дерево, на котором она растет. Причем считается, что она всегда растет на дубе. Только по этой причине они не совершают никакого обряда без листвы этого дерева. Они считают, что все, что произрастает на дубе, послано небом…» Ну вот тебе и полегчало маленько. Сейчас домой поедем, детка, полечимся…
Но уехать они не успели. Сигналя мигалкой, подкатила обещанная патрульная машина, и выскочивший из нее молодцеватый сержант милиции обратился к дамам со строгим вопросом:
– Что здесь происходит, гражданочки? Почему покой жильцов дома нарушаем? Документики прошу предъявить.
Валька, подмигнув приятельницам, взяла мента на себя и для начала разговора вытащила военное удостоверение.
– Прапорщик Хлестова, воздушно-десантные войска, – представилась она. – Служу в Подмосковье, проживаю в расположении части. Разрешите обрисовать ситуацию, сержант. Приехала я в Москву в гости к подруге, ну мы с ней по городу погуляли, то-се, и припозднились маленько. Я ведь редко за ворота части выхожу, мне тут в Москве у вас все в диковинку… Идем, значит, к дому, а тут из темноты пятеро бугаев выползают, да еще с ножами… Кольца с подружки моей снять хотели. У нее кольца-то не так чтобы дорогие, но одно хорошее, старинное, от бабки-покойницы досталось. Ну эти, которые с ножами, к нам подвалили, снимай, говорят, шалава, свои цацки и не задерживай людей. Это они, значитца, люди-то, а мы для них – шваль. Ну слово за слово, драка завязалась. Я ведь в десантных войсках служу, даром сдаваться не привыкшая, но, сам понимаешь, сержант, долго бы не продержалась… Их пятеро, опять же – с холодным оружием, а я, почитай, одна против них и с голыми руками. Подружка-то моя библиотекарша, она что, в драке не сильна, интеллигенция, одним словом. Порежут, думаю, нас сейчас к такой-то маме, долго не простоять, все, каюк. Ритуху вон ножиком полоснули, скоты, она от ударов уклоняться не приученная… Но тут на наше счастье компания солдатиков-дембелей подвернулась. Нормальные такие пацаны. Им кулаки размять только в радость. Ну и изметелили бандюганов в хлам… Там они валяются, нападавшие, за кустами.
Сержант отошел в указанном направлении, взглянул на поверженные тела пятерых здоровых мужиков и пришел к выводу, что это и вправду дело дембельских рук, без всякого сомнения… Двум девушкам этакое сотворить не под силу, даже если одна из них служит в ВДВ.
– О поле, поле, кто тебя усеял русскими костями? – пробормотал он, возвращаясь к потерпевшим женщинам и вытаскивая блокнот. – Так что, товарищ прапорщик, дембеля-то, поди, знакомые были?
– Откуда? – передернула плечами Валька. – Я ведь нездешняя. А солдатики так, просто мимо проходили.
– А чего ж они нас не дождались, солдатики мимохожие?
– Да кому же в радость с ментами дело иметь? Ты уж извиняй, сержант, но показания давать – это на любителя. Мне просто с раненой подругой деваться отсюда некуда, сам понимаешь, врачиху вызывать пришлось, а то и я бы вас не ждала, фигушки, приключений на свою голову искать…
– Подруга-то как, показания дать может?
– Нет-нет, никаких показаний, товарищ милиционер, – вмешалась Нининсина, поправляя медицинскую шапочку. – Вы что, не видите, у девушки посттравматический шок. Я ввела ей успокоительное средство, она и говорить-то толком не может. Уж простите великодушно, но тут не до ваших формальностей. Мы сейчас поедем, сержант, пациентке надо срочно рану зашить, а то кровью истечет. Вы имя и адрес пострадавшей запишите, после с ней побеседуете, когда оправится. И к этим голубчикам, что за кустами лежат, сами медицинскую помощь вызывайте, мне с такой ордой не управиться. А у них могут быть переломы, сотрясения, это, знаете ли, не шутки…
– Да уж, возись теперь с ними… Ладно, Сидорчук, – кивнул напарнику сержант, – вызывай врача и перевозку. Пусть врач на месте решает, куда их везти – в больничку или сразу в КПЗ. Статья за бандитизм тут просматривается четко…
А Валька и Нининсина подсадили Маргошу в медицинскую машину, хлопнули перед носом сержанта дверцей и унеслись вдаль.
Когда место происшествия опустело окончательно и в темном дворе не осталось ни потерпевших, ни поверженных нападавших, ни милиции, ни медиков, и даже прилипшие было к окнам жильцы окрестных домов ввиду завершения зрелищных мероприятий слезли с подоконников и отправились спать, среди поломанных в драке кустов закрутился вихрь, из эпицентра которого вышел человек. Это был тот самый импозантный мужчина, что на похоронах Маргариты Стефановны Горынской беседовал на философские темы добра и зла с хозяином замка.
