Андрей Аливердиев - У Лукоморья
— Кстати, пока молчи, — сказал Соловей напоследок. — Официально — она срочно вышла замуж за какого-то шведа.
— Ладно, кончайте секретничать, идемте лучше к столу, — окликнула нас Аленка.
— А что, все в сборе? — переспросил я автоматически.
Естественно, я все еще пребывал под впечатлением только что поведанного мне Соловьем. Как все-таки было обидно, что я не мог похвастаться этим перед друзьями. Все-таки первый сын!
— А что их здесь ждать, что ли?! — переспросила Аленка, — Время для всех было назначено одно. Кстати сейчас ровно…
И тут Радужный мост начал открываться опять. Хорошо еще, что возле Аленкиного гаража был своеобразный закуток!
На этот раз по мосту прибыл Фенфир. Можно сказать, сам Фенфир. Он уже не прикидывался застенчивым юношей или не менее застенчивым волком-недопеском. Теперь он явился в своем первозданном и грозном виде. Представьте себе: два метра роста, длинные (для мужчины очень длинные) белые волосы, бледная-бледная кожа, и красные глаза. Да еще и одетый черт знает как. В общем, это чучело сам Бог велел сразу тащить домой.
Фенфир тоже пришел не один. Догадайтесь с кем. Точно, именно с нею. Конечно, мне было не удобно смотреть ей в глаза, но со мной была Милица, и, в конце концов, нам надо было привыкать к новым условиям, тем более, что на этой вечеринке без мыслеформ, наблюдалась значительная нехватка женского пола.
* * *Дальше веселье шло своим обычным ходом. А описывать такую вечеринку совсем неинтересно. Иногда даже диву даешься. Кажется, такой классный был вечер! А начнешь описывать, и кроме пары приколов, понятных только узкому кругу, ничего и нет. Кроме того, как я, кажется, уже говорил, каждый смотрит на все со своей колокольни. И проводя все время в месте с Милицей,[72] я оказался немного оторванным от остального мира.
* * *Между тем время уже давно перевалило за полночь. Расходиться нам не хотелось. И в сложившихся условиях как никогда всем хотелось устроить себе лишний Новый год. Мы веди понимали, что завтра могло уже не быть такой возможности.
Однако желание желанием, а усталость усталостью. И практически все временами стали укладываться, кто на диван, кто на пол. Прикорнула и Милица. Поохраняв минут пять ее сон, я вышел покурить к Аленкиному гаражу. Со мной это бывает, если слишком много выпью, или когда на душе неспокойно. Сегодня же было от чего покурить!
Каково было мое удивление, когда я застал там Яну. Причем одну. С сигаретой.
— А где твой друг? — спросил я ее.
— Ушел по Радужному мосту, но обещал вернуться. За мной.
— А, кстати, дома у тебя как к этому отнесутся?
— Никак. Я уже большая девочка. Кроме того, родители видели Вольдемара, — она называла Фенфира этим его самиопрозвищем.
— Знаешь песню «Привет» группы «Секрет»? Знаешь, недавно слушал ее по «Ностальжи», и почему-то представил нас с тобой. Как это все-таки грустно.
— Ты сам виноват.
— Может быть… Но все же я люблю Милицу. Уже 600 лет.
— Мы с тобой знакомы значительно дольше.
— Может быть. Точнее, конечно, да. Но, видишь, как оно устроено.
Тут взор мой упал на первые желтые листья, вызвав этим бешенный приступ вдохновения, и я начал читать.
Желтые листья ветер уносит,
Жизнь пролетает словно во сне.
Хочешь ответить, разве ж кто спросит,
Как ты, и что ж так паршиво тебе.
Смерть синей птицей бродит по свету,
Боль и досаду чувствуешь ты.
Не обернешься, как канешь в Лету,
И не положат к могиле цветы.
— Чьи это стихи? — спросила Яна.
— Мои. Помнишь, ты когда-то просила их почитать.
— Слов нет, ты быстро отреагировал.
— Я старался, — ответил я, пытаясь не замечать иронии. — Но так уж оно вышло.
— А кому они были адресованы?
Вопрос был, конечно, интересный. В стихах, как вы, должно быть, успели понять, не было намека на какую-либо другую персону. Но, как это водится, Яна была права. Стихи у нормальных людей, а именно к таковым я всегда относился, просто так не пишутся.
— Ты ее не знаешь, — ответил я. — Это было так давно! — я на секунду окунулся во времена юности, и теплая волна прокатилась по меридианам тела.
— Что ж, почитай еще. Раз начал. Мне, небось, ты стихов не посвящал?
Я бы мог соврать, но сейчас для этого не было никакого резона.
— Ко времени нашей встречи я уже вырос. А может, и постарел. Нет, я, конечно, пытался остаться молодым, но не все находится в нашей власти. И, кроме того, мои стихи всегда были или пустыми, или продиктованными болью. Счастье редко будило во мне вдохновенье.
— Поэты почти всегда были несчастными…
— И это не случайно. Поэты вообще не рождаются случайно.
— Они летят на землю с высоты.
— Их жизнь окружена глубокой тайной,
Хотя они открыты и просты.
Слова Игоря Талькова как нельзя лучше подходили к случаю. Мы бы говорили еще и еще, и кто знает, к чему бы привел этот разговор, но тут колебания воздуха снова возвестили об открытии Радужного моста.
— Как ты думаешь, как обрадуется Фенфир, увидев нас вдвоем? — спросил я ее.
— Никак, — ответила Яна, — Он мне верит, и я ему тоже. Он лучше тебя.
Вот так вот круто.
— Кто бы сомневался, — ответил я невозмутимо, хотя, конечно, обиделся.
Между тем портал Радужного моста открылся и оттуда вышел вовсе не Фенфир, а сам Хеймдалл. Именно Хеймдалл, в полном своем божественном образе, и с Рогом. Мы с Гуллвейг узнали этот рог сразу.
— Значит Рог опять у тебя? — спросил я после стандартно-долгих приветствий.
— Не одному же тебе мечи доставать! — огрызнулась Яна, Хеймдалл же только усмехнулся.
— И сегодня он должен сослужить свою службу, — сказал он.
— Неужели, сегодня? — не выдержав, спросил я, хотя вопрос этот был уже явно риторическим.
Он кивнул, и приставил Рог к губам, и вострубил, как это он делал когда-то. Эти звуки отозвались страшными содроганиями земли. Во всех окнах стал зажигаться свет, и соседи стали выскакивать на улицу.
* * *Несмотря на то, что у каждого из нас были родные, все мы остались до утра у Аленки. Теперь, когда все началось, мы должны были держаться вместе. И что хорошо, это понимали все. Жаль, что среди нас не было Кота. Но именно к нему все мы намеривались двинуть, как только Радужный мост предоставил бы нам эту возможность. Благо, ждать оставалось не долго.
И тут я начал осознавать, что кого-то не хватает.
— А где Вася?! — спросил я, начиная понимать, что случилось что-то страшное.
