Фред Саберхаген - Руки Геракла
После этого мы некоторое время говорили о других вещах. Не прошло и часа, как явился вестник сказать, что царевич Астерион ожидает меня. Вскоре Мастер, забыв о своей головоломке, повел меня в Лабиринт. Из кухни вынырнул сытый и довольный Энкид и пошел за мной. Никто не стал возражать.
Наш провожатый вывел нас из дворца через одну из маленьких боковых дверок, провел по гравиевой дорожке, огибавшей угол сада. Теперь я видел, что мы шли прямиком к одной из стен таинственного Лабиринта, который здесь соединялся с дворцом. Внешняя его стена была каменной, высокой и слегка изгибавшейся. Она зловеще нависала над нашими головами.
Когда, следуя изгибу стены, мы оказались внутри, перед нами открылся проход, где двое едва-едва могли бы разойтись. Проход разветвлялся, потом еще и еще. Некоторые его отрезки были перекрыты крышей, тут и там поднимались или уходили вверх лестницы. Там были маленькие дворики с прудами, растениями и статуями.
Я понял, что в Лабиринте было легко найти определенную дорогу, если смотреть на раскрашенные штыри, в незапамятные времена вбитые в каменный пол.
Но моему провожатому они, казалось, были не нужны. Я вскоре понял то, что давно уже должен был бы сообразить, будь у меня время подумать, что Дедал ведь все тут знает, он работал в Лабиринте долгие месяцы, выполняя заказ предшественника Федры. С этим сооружением было связано много невероятных историй, а многие события уже стали легендой. Я сказал себе, что в подходящий момент сам попрошу Дедала рассказать мне правду обо всем этом.
Но расспросы могли и подождать, поскольку мы быстро погружались в недра Лабиринта. В отличие от многих прославленных чудес в этом великом мире, критский Лабиринт с его тысячами миль узких проходов, по большей части под открытым небом, производил настолько сильное впечатление, что вряд ли я мог бы представить себе более захватывающее зрелище.
Некоторые говорили мне, что царевич живет один в самом сердце Лабиринта, добровольно приняв тот образ жизни, который некогда был ему навязан. Он жил просто, почти ничем не выдавая своего происхождения и титула, и лишь время от времени ему помогали слуги. Почти всю свою жизнь он провел в этих стенах, и лишь сны приносили ему известия о событиях во внешнем мире. Он принял нас даже радушнее сестры.
Я знал из достоверного источника, что Астерион, лишь на несколько лет старше меня, был, как и я, сыном Зевса. Но когда я впервые увидел собственными глазами, как божественная сила проявилась в моем сводном брате, я с трудом подавил дрожь. Почему-то это существо с такой внешне совершенно нечеловеческой головой впечатляло сильнее, чем кентавры с их лошадиными телами.
Царевич был точь-в-точь как в моем сне, такой же огромный, семи футов ростом. Даже чуть выше, подумал я, если прибавить кривые рога, с грациозной симметрией выдававшиеся по обе стороны нечеловеческого черепа. Ноги его, видневшиеся из-под длинной набедренной повязки, были совсем человеческими, не более волосатые и не более крупные, чем у некоторых смертных. За свою короткую жизнь он стал известен миру лишь как чудовище, страшилище, питающееся человечиной. Это было, естественно, далеко от истины – царевич вообще не ел мяса. От прочих мужчин от отличался еще и тем, что был евнухом от рождения.
Царевич пригласил меня сесть на простую скамью рядом с ним под сенью решетки, обвитой гигантским виноградом, чьи плоды напоминали своей величиной скорее небольшие персики. Энкид, после того как его представили, нерешительно топтался рядом. Дедал строго предупредил его не бродить по коридорам.
– Лабиринт не худшее место для прогулок, но тут легче легкого заблудиться!
Энкид вспыхнул и поклонился, повинуясь приказу.
Когда я немного оправился от неизбежного смущения при виде человека с рогатой бычьей головой, я стал настойчиво расспрашивать царевича о нашем общем отце. Но Астерион не мог или не захотел мне рассказать чего-нибудь такого, чего я еще не знал.
Я вздохнул и перешел к другим темам.
– А ты не знаешь ли, царевич Астерион, почему Гермес послал меня к тебе?
– Знаю. Нам нужно поговорить о важных вещах, а это куда проще сделать, когда обе стороны бодрствуют. Ты ведь знаешь – я могу входить в сны других людей и завлекать людей в мои сны. Но такой способ слишком ненадежный, когда нужно четко сделать какое-нибудь дело.
Царевич немного помолчал, собираясь с мыслями. Затем сказал:
– Геракл, пока ты все делал как надо. Но все, что ты сделал до сих пор, ничто по сравнению с тем, что еще предстоит тебе.
Он снова помолчал, затем добавил:
– Надеюсь, в будущем, когда я снова вторгнусь в твои сны, чтобы поговорить с тобой, ты будешь доверять мне. Я никогда не делаю этого просто так.
Мысль о том, что кто-то может вторгаться в мои сны, не слишком-то порадовала меня. И я ответил:
– Пока у меня нет причин не доверять тебе, царевич Астерион. Но и доказательств в пользу этого у меня тоже нет.
Он подвинулся на скамье своим массивным телом, так что дерево затрещало.
– А ты дерзок, сын Зевса.
– Потому, что я мало чего боюсь.
– Никто на Крите не причинит тебе никакого зла. Я-то уж точно. Но я советую тебе страшиться только Зевса и больше ничего и никого.
– А чего боится сам Громовержец?
– Гигантов.
Скажи он одно-единственное слово «ничего», я не был бы удивлен. Но то, что он сказал, довольно сильно потрясло меня, так что я некоторое время сидел, пытаясь подавить закипавшее во мне негодование.
– Что ты знаешь о гигантах, Геракл?
Не впервые со дня моего ухода из дому дела поворачивались совершенно неожиданно. Сначала боги, потом кентавры, а теперь еще и это.
– Очень мало, царевич.
– Ты никогда не видел их?
– Никогда.
– А ты слышал о войне между расой гигантов и богами, которых мы знаем? – продолжал он.
– Что-то слышал, да. Но только из сказок няни, когда я был еще очень маленьким.
Астерион выпрямился, откинув голову назад, на росшие позади скамьи виноградные лозы, словно пытался дать облегчение своей шее.
– Хотелось бы мне, чтобы все это оставалось лишь в детских сказках или снах. Но это все слишком настоящее, слишком ужасное, хотя и незримое для большинства людей. Но так будет не всегда.
Мастер, присутствовавший при нашей беседе, кивнул головой.
– Мы с царевичем решили, – сказал он, – что настало время тебе узнать больше о том, что замышляет твой отец Зевс, с какой бедой столкнулись он и прочие боги. Мы можем только надеяться, что они одобрят наше решение.
– Прежде всего пойми, – сказал царевич Астерион, – что все боги, признаются ли они в этом или нет, страшно боятся тайного оружия, которое есть против них у гигантов. Как и стрелы Аполлона, оно поражает на расстоянии в милю или больше. Но оно совершенно незримо даже для богов. Оно никогда не поражало смертного, как тебя или меня, – на мгновение мне показалось, что бычья морда улыбается совсем по-человечески, если таковое может быть, – но когда оно поражает бога или богиню, то это конец.
