Сергей Крускоп - Оседлать чародея
– Э-э, много ты в физиономиях понимаешь! – махнул рукой Виан, но о сегодняшних ночных хождениях рассказал.
– Не нравится мне все это, – конек почесал нос копытом. – Какие-то перемены явно намечаются в жречестве Пастха. Знать бы еще – какие…
– Слушай, Лазаро, – Виан приподнялся на локте, – я же сам видел, как кес колдовал! Вот ты мне это объясни.
– Что тут особенного, – пожал плечами Лазаро, – понятно, что раз официально жречество борется с колдовством, то для этого им нужны свои собственные… хм… колдуны. Не знаю уж, как они это пастве объясняют, если та замечает. Наверное, рассказывают что- нибудь о непосредственном участии в событиях Пастха, лично направлявшего руку слуги своего. А для пущей острастки периодически казнят кого-нибудь, кого смогут обвинить в колдовстве.
– Что значит – для острастки?
– Ну, найдут какого-нибудь несчастного, который похлебку из-за отсутствия дров магическим теплом разогрел или ребятишкам радугу показывал… Да и просто книжки, так сказать, не те читал. Честно сказать, думаю, ты свидетелем взятия под стражу или убийства такого бедолаги и стал. Слава богам, не ввязался – попал бы с ним за компанию, как кур в ощип.
– Ну, ты уж говори, да не заговаривайся, – возмутился Виан. – Ты из кесов прямо палачей каких-то сделал!
– А что? Кесы – тоже люди, и простая человеческая жажда власти им не чужда. Я же не говорю, что они все такие. Посуди сам: во время моей… э-э… В общем, лет сто назад в Угорий и окрестностях было с десяток культов разных богов, причем многие из них почитались, так сказать, на равных и даже иной раз имели общие святилища. Не обязательно рукотворные: вон то место, где мы фениксов ловили, было, полагаю, священным задолго до того, как там статую Эшты воздвигли. А теперь? Почти во всех городах безоговорочно главным, а иногда – и единственно раз решенным является культ Пастха.
– Ну и ладно, раз этот бог так городам благоволит
– Хорошо, тогда подумай вот о чем. И скажи, не ли в этом противоречий. Культ Пастха ведь не вчера возник – он старше, чем сама Угория. Не земля угорийская, разумеется, а Нижняя Угория как государство. В древности он считался покровителем каменотесов, горняков и всех прочих, кто имел дело с камнем. С ростом городов он закономерно стал покровителем и зодчих. А поскольку серьезное строительство – это не только тесание камней или бревен, но еще и геометрия, тригонометрия, физика, в какой-то степени химия, а в отдельных случаях – также и магия, Пастха стали считать богом всех этих наук, а затем – вообще богом-покровителем науки, в том числе и магической. А вот теперь скажи: не кажется ли тебе странным, что в государстве, где главным объявляют божество, покровительствующее наукам и волшебству, волшебство подвергается гонениям, да и науки, скажем прямо, развиты так себе? То-то! Боги, Виан, здесь ни при чем – в эти игры играют люди! Ладно, давай спать, утро вечера мудренее.
Там, где приходящие с моря туманы выпадали по утрам быстро испаряющейся росой, верблюды могли найти хоть сколько-нибудь пищи. Лошади же здесь было бы делать нечего. Лишь три обитающих на земле существа ростом больше шакала могли пересечь пустыню: длинноногий верблюд-дромадер, тонкорогий орикс и человек.
Коричневые, словно неряшливо слепленные из подножного песка дромадеры с хрустом поедали жесткую растительность, умудрившуюся вырасти в этом негостеприимном краю. Ожидая, пока животные насытятся, люди стояли чуть в стороне, экономно утоляя собственный голод и жажду. Бурдюк из козьей шкуры шел по кругу, и каждый из темнолицых погонщиков отпивал по маленькому глотку теплой воды.
Цель их путешествия лежала в каких-то двух часах пути по сухой каменистой почве, и это были сущие пустяки по сравнению с уже проделанной дорогой. От этого добыча, уже маячившая в конце пути, виделась еще более желанной: ведь в брошенном и разоренном городе наверняка осталось много ценного. Не могли же беглецы вывезти все, не мог же огонь полностью уничтожить на две трети каменные постройки! Где-то наверняка лежат, пылясь, ковры, ткани, богатые одежды и золотые украшения. Но главное, там есть вода, вдоволь чистой пресной воды! Впрочем, кочевники, проводящие полжизни в негостеприимной части Абаэнтиды, давно привыкли к миражам, то и дело возникающим на горизонте, а потому склонны были смотреть на вещи трезво. Циркулирующие на базарах Кадати и Сассопары слухи следовало проверить, прежде чем всерьез приниматься за разграбление бесхозного города.
…Ворон влетел в окно и, сделав круг под потолком, прицелился усесться на плечо Омелии, прикрытое лишь тонкой тканью туники.
– Прекрати! – принцесса дернула плечом, стряхивая птицу, которая, захлопав крыльями, перелетела на стол и недовольно каркнула. В утешение Омелия отдала ворону недоеденное печенье.
Печенье относилось к области ее недавних достижений. Несколько дней назад среди множества книг, посвященных странам и народам, движению звезд и морским приливам, геометрии и основам стихосложения, она нашла труд по кулинарии. И, ища себе занятие, чтобы не изнывать от скуки, принялась готовить все, для чего удавалось найти ингредиенты. Оставшись после памятных событий во дворце одна, Омелия и так довольно быстро освоила приготовление пары десятков бесхитростных блюд. Теперь же, подкованная и в теории, она взялась за сложные проекты, регулярно перераставшие в смелые эксперименты, когда выяснялось, что необходимых компонентов нет или они безнадежно испорчены временем, плесенью или жучком-мукоедом. Принцесса не успела особенно далеко продвинуться на этом поприще, но неожиданно научилась получать от него удовольствие. И едва ли не самым смелым из ее кулинарных опытов можно было считать замену молочного барашка попавшимся под горячую руку пустынным котом.
Само по себе печенье, впрочем, никаких неожиданных ингредиентов в себе не содержало, а было просто вкусным. И принцесса грызла его, попеременно отыскивая что-то в двух одинаково потрепанных книгах и роняя крошки на расстеленный на столе план города Эриант.
Ворон прошелся по прорисованным коричневой тушью улицам, склевал часть крошек и, не найдя ничего интересного, перелетел на подоконник.
Примерно в это время дюжина верблюдов и десять кочевников, подняв пыль, приблизились к городу и остановились на пологом склоне. Верблюды тут же погрузились в свои мысли, а смуглые люди в когда-то белых, а теперь пыльных тюрбанах, прикрыв глаза от солнца ладонями, стали вглядываться в дрожащее марево. Раскаленный воздух колебался, дрожал и не давал рассмотреть деталей. Казалось, стены домов, оголенные стропила крыш и башенки дворца тоже колеблются, извиваются и вообще живут своей жизнью.
