Денис Чекалов - Пламя клинка
Кадык юноши дернулся.
Я понял, что огромная ноша свалилась с его худеньких плеч.
Отец не простил бы ему рунической вазы — подарка из Парсуаша. В ней полковник Мортерн видел символ своей победы, величия и государственной славы, не подозревая, что бережно хранит памятник собственной глупости и невежества.
Это свойственно тем, кто управляет империей.
— Спасибо, сударь, — отвечал юноша.
Голос его дрожал, он не хотел показать, как сильно был перепуган только что.
— Ты мой должник, — сказал я, направив на него палец.
В первый момент позабыв, что угрожаю юноше искривленным когтем ящера. Впрочем, получилось эффектно.
— Да, сударь, — ответил тот, нервно сглотнув.
Я не хотел еще больше ставить его в неловкое положение, поэтому развернулся и вышел в холл.
Осип неслышно следовал за мной.
— Сын полковника? — спросил я.
— Мастер Димитрис, — кивнул дворецкий. — В этом году он принял присягу.
Почти ребенок, а уже солдат.
Впрочем, это и к лучшему.
В армию иди смолоду, пока ты молод и глуп. Когда поумнеешь, ты быстро поймешь, что охраняешь вовсе не свою родину, а сундуки, набитые золотом, в подвалах бояр и клириков.
Подыхать ради того, чтобы люди в столице стали еще богаче, вот что значит служить.
— Это не гвардейская форма, — заметил я.
— Да, — согласился Осип. — Хозяин отправил юного мастера в Розыскной приказ.
Это означало, что Димитрис будет служить в столице, ночевать дома и никогда не попадет на Черную Реку.
— Юноша много раз подавал прошение, чтобы попасть в гвардейцы, — добавил дворецкий. — Ему всякий раз отказывали.
Осип улыбнулся.
— Молодой хозяин мне говорил, что хочет быть ратником государевым, а не копаться в грязи.
— Чтобы очистить мир, приходится заниматься и этим, — пробормотал я. — Его, поди, отослали сразу в главную канцелярию?
— Нет, решил служить простым дознавателем. С самых низов начать.
Я не знал, что говорит подобное поведение о юном Димитрисе — то ли о его благородстве, то ли о глупости.
Впрочем, это одно и то же.
Громко хлопнула дверь над нашими головами.
— Я надеюсь, вы меня поняли? — раздался старческий голос.
— Вышебор, — чуть слышно прошептал Осип. — Боярин чернодворцовский. Он мне никогда не нравился, боюсь я его.
— Моя совесть чиста. — Слова Мортерна звучали глухо. — Я делал все ради государя-императора.
— Так сделайте то, что еще осталось.
Старый боярин высился вверху лестницы.
На нем была турская шуба внакидку, с короткими широкими рукавами. Пуговицы из драгоценных каменьев ярко переливались в пламени многосвечья.
Непреклонность застыла в темных глазах императорского советника, острый горбатый нос придавал его лицу зловещий вид.
— Только от вас, полковник, зависит мое решение. Завтра я приду снова. И уже не один.
Он смотрел на Мортерна из-под кустистых бровей.
— Поступите, как должно настоящему дворянину.
Вышебор развернулся и зашагал вниз по лестнице.
Я отошел к окну.
Ни к чему, чтобы он видел мое лицо.
Осип поспешил к гостю.
— Вот ваша шуба, милостивый государь, изволите обождать, велю подогнать карету.
Дверь за ними закрылась.
Полковник Мортерн спустился по лестнице.
Он очень постарел с тех пор, как мы виделись в прошлый раз. Густые когда-то волосы поредели, подернулись сединой. Плечи устало сгорбились.
Резкие морщины пролегли возле рта, уголки упрямых губ опустились. Глаза запали, казалось, этот человек умирал уже много раз.
— Люди в Чернодворце сильно обеспокоены, — сказал я. — Если сам Вышебор приехал сюда.
— Он хочет, чтобы я покончил с собой, — ответил полковник.
— Бросаться на меч — нелепая мода. Мне нравится, как поступали раньше — глотали алых лягушек. Смерть наступала быстро, но была очень мучительной.
— А главное, верной, — кивнул Мортерн. — Я видел, как мучительно умирал Евграф, стрелецкий голова Волчьего уезда. Он бросился на меч, но только ранил себя. Мы все стояли вокруг и ждали, пока он истечет кровью. Я хотел взять нож и покончить с этим…
— Но это уже убийство имперского офицера, — подсказал я. — Смертная казнь для вас и вашей семьи.
Я посмотрел в окно.
Осип и Вышебор остановились на парадном крыльце. Боярин что-то говорил, хмуря брови, дворецкий молча кивал.
— Почему? — коротко спросил я.
— Мы уже год стоим на Черной Реке, — ответил полковник. — И не продвинулись ни на пядь. Большой позор для стяга и для державы. А позор смывается кровью.
— Насколько я помню, — сказал я, — наш главнокомандующий — это государь-император, разве не так?
Осип вернулся в дом.
— Слышали о боярине по имени Огастий Боррояр? — спросил полковник негромко.
— Многое, и только плохое.
— Раньше он служил в Хобгоблинской пуште, усмирял бунт опричников. Государь-император пожаловал его Янтарной медалью и назначил арх-дознавателем.
— Это хорошо, — согласился я. — Но очень опасно.
Вышебор спустился с крыльца.
Он зябко потирал руки и вглядывался в снежную тьму, пытаясь разглядеть экипаж.
Мой искривленный коготь провел по замерзшему стеклу.
Резкий ветер налетел на боярина, закружил водоворотом метели.
Сановник опустил голову, плотней закутался в шубу.
Вьюга становилась все злее, она вырывала из сугробов морозные хлопья снега и швыряла их в одинокого человека.
Он развернулся, хотел вернуться к крыльцу, но бешеный вихрь не дал ему сделать и шага, сжал в ледяных объятиях, хлестая по лицу, заползая в горло студеной болью и раздирая легкие.
Высокая шапка упала с боярской головы, покатилась в снег и исчезла в воющей злой метели.
Вышебор замахал руками.
Он звал на помощь, но никто не слышал его. Сановник сделал шаг с неимоверным трудом, отчаянно борясь с ветром, потом еще, пытаясь добрести до крыльца, но вьюга ярилась с новой силой.
Резкий, сокрушительный порыв ветра сбил боярина с ног; он рухнул, утопая в снегу, бессильно воздевал руки и пытался ползти.
Буря завыла громче; обжигающий снег повалил тяжелыми хлопьями.
Вышебор старался подняться.
Его лицо, седые волосы, бороду запорошила белая хладь. Он взмахнул рукой, тщась дотянуться до резных перил, потом рухнул, и бешеная метель накрыла его.
Еще пару минут боярин истошно дергался, потом затих. Свистящая вьюга заметалась среди черных деревьев, и лишь неясный сугроб остался на краю подъездной аллеи.
— Какая досада, право, — заметил я. — Когда его найдут утром, поздно будет звать лекаря.
